Приключения Геркулеса Арди, или Гвиана в 1772 году
Шрифт:
Адоя не находила себе места от нетерпения, а позже — от живейшего беспокойства за участь Геркулеса, ибо вернулся посланный Купидоном негр и объявил, что произошла стычка между аванпостами майора Рудхопа и разведчиками Зам-Зама. Два мятежника были убиты, остальные скрылись в лесу.
Когда Адоя не знала уже что и думать, вошли наконец майор с Геркулесом.
— Вы не ранены? — воскликнула она, обращаясь к Геркулесу. Устыдившись этого невольного порыва, она обернулась к майору и спросила: — А вы, господин майор?
— Нет еще, сударыня, нет. Мы для
А знаете, говоря о Комевине, я всегда думаю: это ведь на ее берегу старый Пиппер угодил в плен к пяннакотавам, и его чуть было не подали на завтрак во второй день свадьбы дочери пяннакотавского вождя. Я писал об этом вашему отцу, капитан. — И майор шутливо добавил: — Только не попадайтесь сами, как Пиппер. Этот старый рубака жесткий, как черт: его и берегли, чтобы потушить подольше на досуге, а такого молодчика, как вы, сожрут в один присест и даже не поперчат… Ха!
— Как вы можете так говорить, господин майор? — в ужасе воскликнула креолка.
Геркулес же только произнес с геройским спокойствием:
— Я постараюсь, чтобы меня не съели.
Эти слова глубоко тронули Адою: она нашла их исполненными самообладания и скромности. Со слезами на глазах она поглядела на Геркулеса: тот оставался бесстрастен.
— Мой совет вам, сударыня, — продолжал майор, — дать сегодня вечером оружие вашим неграм и выставить хорошие караулы на валу. Если бы нас самих было больше, я бы прислал вам своих часовых. Но нас уже и так осталось мало — неприятель втрое сильнее. Так что мы не снесем в этой переделке голов, а вернее скальпов, если каждый не будет захватывать двух индейцев одним махом. Не правда ли, капитан?
— Я совершенно того же мнения, — ответил Геркулес.
«Какая разница между капитаном и майором, — думала Адоя. — Майор храбр, но он кичится своей отвагой, а капитан столь же храбр, еще храбрее — и так небрежно говорит об этом!»
Вошла Мами-За и передала Рудхопу, что с ним желает говорить майор Пиппер. Майор вышел, Геркулес и Адоя остались одни.
Адоя много думала о Геркулесе, но и он много думал о юной креолке. Она возбуждала в нем неведомые дотоле чувства. Благодаря чуду любви — чуду, древнему, как сама любовь, — Геркулес до того погрузился в думы о молодой хозяйке Спортерфигдта, что целую ночь после первой встречи с нею не предавался обычным своим страхам перед неграми, индейцами, змеями и тиграми, а видел лишь черные глаза Адои, блестящие и нежные.
Однако (надобно признать эту причуду невиннейшего сердца) по временам Геркулеса Арди отвлекало от этих чарующих мыслей невольное мимолетное воспоминание о дикой красоте черноволосой маленькой индианки, что так странно и пристально его разглядывала.
Оставшись наедине с капитаном,
— Мы скоро расстанемся. Вам грозят большие опасности. Скажу вам все: мы связаны судьбой.
Геркулес изумленно поглядел на креолку. Та продолжала:
— Я сирота и хозяйка этого поселения. Умирая, батюшка завещал мне выйти замуж не за креола, а за европейца, если только выпадет мне такое счастье и это будет возможно. Моя кормилица тоже нагадала мне, что мой муж будет европеец и что он будет необычайно отважен, а она ведь у меня ясновидящая. Но прежде чем заключится наш союз с этим европейцем, нам будут препятствовать всяческие напасти. Если сердце меня не обманывает, — продолжала креолка, густо покраснев, — то этот европеец — тот, о котором говорил батюшка и которого пророчило гадание кормилицы, — этот европеец…
Добродетель придавала девушке уверенности в себе, но здесь она запнулась.
— Что, он еще в Европе? — спросил Геркулес.
— Он недавно приехал в колонию, — сказала Адоя, потупив глаза.
— Недавно приехал в колонию? — переспросил Геркулес, недоуменно уставившись в потолок.
— Этот европеец у нас в поселении.
— У вас в поселении? — повторил Геркулес, все еще не понимая.
— Этот европеец — вы! Судьба подтвердила батюшкины слова.
— Я? Я… Я! — воскликнул Геркулес.
— Если ваше сердце согласно с волей судьбы, поставьте букет цветов в эту вазу, прежде чем уйдете отсюда, — промолвила Адоя, вставая и указывая Геркулесу на фарфоровый кубок. — Если я сейчас увижу там цветы — буду считать себя вашей невестой, и с этого дня нерасторжимые узы привяжут меня к вам. Я буду страстно молиться за вас. Я буду молить небо благословить союз, в котором вижу свое счастье… будущее… жизнь! А если букета в вазе не будет…
Этой мысли Адоя не могла вынести, к тому же необыкновенное признание стоило ей многих душевных сил. Она не окончила и быстро вышла из зала, закрыв лицо руками.
Геркулес опешил, он не знал, на каком он свете: откровенное признание девушки, можно сказать, напугало его, он испытывал жесточайшее смятение.
Размышляя, сколь странно это приключение, он не мог разобраться в своих чувствах: он испытывал и радость, и страх одновременно. Адоя казалась ему прекрасной, поселение Спортерфигдт — также. Чтобы получить их, довольно было поставить в вазу несколько цветков.
Такого рода решения были как раз по плечу Геркулесу. Но он все же колебался до той самой минуты, когда майор Рудхоп, часом ранее вместе с сержантом Пиппером оставивший Спортерфигдт, прислал ему просьбу как можно скорее прибыть в лагерь.
Геркулес решил повиноваться желанию Адои и вышел поискать цветы для букета. Вскоре он увидел цветущую куртину под деревом тамаринда. Случилось так, что поблизости не было ни одного негра и вообще никого, кто мог бы предупредить Геркулеса, что встреча с жителями тамаринда опасна.