Приключения инженераРоман
Шрифт:
Правда, для того чтобы произвести смену одной формации на другую нужно иметь в руках политическую власть, и вот для этого может понадобиться беготня с пулеметами. Но если власть уже находится в руках тех, кто задумал произвести смену формаций, то пальба не нужна, и все происходит тихо-мирно. Более того, мирная смена экономической формации означает, что власть уже находится в руках соответствующего класса и нужны всего лишь какие-нибудь декоративные мероприятия, чтобы юридически оформить то, что уже произошло.
В 1917 году Февральская революция произошла вообще без единой жертвы. Просто и армия, и народ,
Николай Второй, которому и самому уже порядком надоело быть царем, поскольку он был для этой должности профессионально непригоден, тут же согласился, но на всякий случай спросил, что, может быть, братец Миша — Великий князь хочет? Но Миша выразился в том смысле, что он не такой дурак, чтобы добровольно одевать этот хомут, да еще в такое время. Война все-таки. И к власти официально пришла буржуазия, которая на самом деле уже все держала в своих руках. И никакой перестрелки не было.
Нечто аналогичное произошло и в Октябре 1917 года. Фактически у Временного правительства уже не было никакой власти и ничем оно не управляло. И поэтому оно не смогло оказать сопротивления. А защищали душку-Керенского истеричные бабы из Женского батальона и юнкера-мальчишки. У них отобрали оружие, чтобы они сдуру кого-нибудь не подстрелили, а всех министров отправили в тюрьму. Потом, правда, отпустили. А те шесть человек, которых помяли при штурме Зимнего дворца, пострадали, в основном, по собственной неосторожности. Это уж потом, когда буржуазия, спохватившись, сделала попытку вернуться к власти, началась и интервенция, и белогвардейщина, имевшие целью вернуть утраченную власть. А в момент переворота обошлось без стрельбы.
Обошлось без стрельбы и в 1991 году, когда ГКЧП, поддавшись на провокацию, решил придти к власти вместо президента Горбачева. Власть к этому времени уже давно находилась в руках новой отечественной буржуазии, которая, начиная с правления Хрущева, постепенно преобразовала социализм в государственный капитализм. Но еще существовавшая КПСС не позволяла совбурам прибрать к рукам народное добро. И поэтому от нее надо было избавиться. Это и произошло, причем народ не встал на ее защиту не столько потому, что его никто не позвал, а потому, что он в КПСС уже не видел выразителя своих интересов. А руководители КПСС элементарно сдали свои позиции: раз начальник, т. е. Генсек сказал, что КПСС надо распустить, значит так и надо, ему виднее. И КПСС не стало.
Когда в нашем городе Жуковском ликвидировали Городской комитет КПСС, я один побежал в Горком, чтобы не допустить этого. Но когда я примчался в здание Горкома, там находились только Первый секретарь Горкома и майор милиции, который пришел опечатывать помещение. И мне было сказано:
— Пошли отсюда! А то майор торопится, у него еще дел много!
И мы ушли.
А вот в Ленинграде, как мне рассказали, события протекали иначе. Когда какой-то лейтенант милиции явился в Ленинградский обком и потребовал очистить помещение, то ему не подчинились. А когда он стал орать, дежурные ему сказали:
— Не кричите, пожалуйста! У нас так не принято. Предъявите документы, запишите вот в эту книгу кто вы и
Лейтенант убежал, но вместо него явился полковник милиции. С ним состоялся такой же разговор. Полковник перепугался насмерть и тоже убежал. А в помещение Обкома со всего Ленинграда стали стекаться люди. Приковылял и мой старый товарищ Борис Львович Е., беспартийный инвалид. И каждого встречали возгласами:
— Вот они, настоящие коммунисты!
И они не подчинились и не сдали помещение! И до сих пор партийная организация в Ленинграде имеет свое помещение там же! А позже они восстановили на крыше Красный флаг, который Собчак давал указание снять, и его снимали пожарники, но коммунисты его тут же восстанавливали. А потом, говорят, даже приварили к крыше.
Старая пословица гласит, что сдавшихся бывает больше, чем побежденных. Все решает не сила, а дух, моральные устои, и правильность избранного пути.
Поэтому главная наша задача не падать духом и не позволять другим раскисать. Борьба предстоит долгая и тяжелая, но это причина не для уныния, а для грамотных действий.
3. Март 1993 года: попытка переворота
22 марта 1993 года поздно вечером мне позвонила одна моя хорошая знакомая.
— Владимир Акимович! — сказала она. — Наш общий друг, — она назвала имя одного весьма известного человека, — просит нас собрать завтра к двум часам на Манежной площади всех, кого можно. Это очень важно. Сейчас другие люди собирают по Москве и по всей области наших сторонников. Сделайте все возможное.
Я уселся за телефон. Удалось собрать человек пятнадцать, с которыми мы на следующий день поехали в Москву.
К этому времени на Манежной площади собралось человек восемьсот. Стало известно, что во Дворце съездов идет очередное заседание Верховного Совета и что около Спасской башни идет митинг «демократов», готовых ворваться в Кремль и разогнать Верховный Совет, если он объявит импичмент президенту.
Я отправился к Васильевскому спуску посмотреть, так ли это.
Это так и было. Митинг шел на Васильевском спуске, по моим прикидкам в нем участвовало несколько тысяч человек. Выступавшие ораторы клеймили депутатов Верховного Совета, кричали, что его давно пора разогнать, так как он весь «коммунистический», и вообще с коммунизмом пора кончать.
Митинг закончился часам к четырем, но «демократы» расходиться не собирались. А нам около пяти часов было предложено построиться, выделенные командиры разбили нас по-взводно, и мы начали маршировать по Манежной площади, распевая старые строевые песни.
К этому времени на площади появилась милиция, человек пятьсот, которые перегораживали вход на Красную площадь. Против «демократов» на Васильевском спуске милиции не было, и доступ к Спасской башне для них был свободен.
Наши руководители предполагали, что если «демократы» предпримут попытку ворваться в Кремль через Спасские ворота, то мы пройдем через Боровицкие, и наша задача — не допустить разгона депутатов и тем самым предотвратить государственный переворот. На милицию надежды нет, хорошо, если она сохранит нейтралитет.