Приключения капитана Сингльтона. Морской разбойник. Плик и плок
Шрифт:
Монах. Гнусный отступник! Я...
Хитано. Довольно, монах, эти люди ждут тебя; ступай отправлять твое ремесло, время уходит и становится поздно.
— Проклятая собака! Мое ремесло!.. Мое ремесло!.. — ворчал францисканец, сходя на берег посредством сходни, сброшенной с тартаны, и по которой Хитано также съехал верхом на своей лошадке, которую подняли из трюма таким же образом как и монаха, за что тот последний сильно разгневался.
Между тем, как Хитано занимался выгрузкой
— Мир с вами, братия, — сказал он им.
Целуя полы его рясы, они отвечали: Аминь!
Монах. Вы видите, дети мои, сколь мне дорого ваше спасение, и...
Философ. То есть, нам оно дорого... Но дай Бог, чтобы этот капитал, положенный здесь молитвами, принес нам прибыль в будущей жизни!
— Молчи! Беззаконник! — вскричали они. Монах сделал ужимку презрения, и продолжал: «Только ваше спасение мне дорого!.. ибо я решился проводить целые дни с этим чадом Сатаны, дабы Бог не прогневался за ваши с ним сношения».
— И дабы сбывать ваши собственные тюки товаров, — подхватил неугомонный Философ.
— Благословляем вас, Отец, — закричали остальные контрабандисты громким голосом, чтобы заглушить это наглое возражение.
Монах. Дети мои! Ей, ей, я скорблю подобно вам, что этой тартаной начальствует отступник. Но этот отступник один из людей, то есть, один из окаянных, которому хорошо известен этот берег. Увы! Увы! Зачем не сыщется на это христианина!
— Послушайте, Отец мой, — сказал моряк, пострадавший от рассеянности Флореса, то есть человек, вытерпевший кровопускание, — послушайте, Отец мой, благое ли дело освободить землю от одного язычника?
— За это можно обрести царствие небесное, сын мой!
— Спасибо, Отец мой. — И он удалился.
В это время, цыган, сошедший со своей лошади, стоял погруженный в размышления, между тем как его негры заканчивали выгрузку. Верный Искар играл на берегу и купал в воде свою длинную гриву, как вдруг подскочил и заржал, что заставило его господина поспешно выйти из задумчивости.
В эту минуту нож моряка был занесен над грудью Хитано, который схватил убийцу за горло с таким проворством и с такой силой, что тот не успел даже вскрикнуть. Нож выпал у него из рук, глаза закатились, и пальцы закостенели; мало-помалу они выпрямились, руки вытянулись вдоль по телу, ноги ослабели, и он упал удавленный. Спутники его полагали, что там перевернули тюк.
— На колени, дети! — сказал францисканец контрабандистам. Все преклонили колена, кроме Философа, который смотрел на луну, насвистывая песню Tragala.
Тогда монах с кропильной кистью в руке, приблизился к тюкам и обошел вокруг них, говоря: — Изыди, Сатана, изыди! И да очисть сие знамение искупления эти товары от осквернения, напечатленного на них ересью. Изыди, Сатана,
И он струями разливал святую воду на ящики.
— Он их слишком мочит, он их перепортит, — сказал Философ.
— Молчать! — закричали все в один голос.
— Изыди, Сатана, — сказал опять францисканец. — Теперь, братия, вы можете прикоснуться к этим вещам.
Контрабандисты окружили его с торопливостью, и он вынул из-за пояса длинный лист бумаги.
— В этих шести тюках, дети мои, находятся шелковые венецианские ткани, образчики которых вы можете видеть при свете этого фонаря. Посмотрите, какие яркие цвета! Как плотна и мягка эта материя! Мы полагаем за локоть этой ткани четыре дублона, дети мои.
— О! Мой Отец!
— Но она освящена и благословлена, дети!
— Вот как! Это клеймо нам стоит дороже, нежели клеймо Кадикской таможни, — вскричал проклятый Философ.
— Замолчи, негодный! — сказал монах.
— Но, честный отец, четыре дублона!..
— Крайняя цена, любезный сын. Столько она стоит самому настоятелю.
И спор конечно бы завязался, если бы с нагорной тропинки не сбежал человек в величайшем смятении — это был рыбак Пабло.
— Ради Матери Божьей, спасайтесь, — закричал он, — спасайтесь! Кожаные камзолы гонятся вслед за мной; нам изменил моряк Пунто. Он открыл место выгрузки Алькаду Вехеру; он обещал убить Хитано; он обещал еще увеличить тревогу, которую произведет между вами смерть его, отвязав причальные канаты тартаны, чтобы дать время таможенным сыщикам вооружиться и пресечь вам всю возможность к отступлению.
— Смерть! Смерть моряку Пунто! — и ножи засверкали.
— Это еще не все, — прибавил он, — преступления и безбожие проклятого падут на вас. Святейший епископ приказал вас окружить и убивать, как волков Сиерры, за ваши сношения с отверженцем.
— Святой пастырь обращает своих агнцев в волков? Какое чудо? — прибавил Философ.
— И так, спасайтесь!.. спасайтесь!.. вам не будет никакой пощады.
— Смерть изменнику Пунто! Смерть! — И все ножи искали его.
— Дело уже кончено, — сказал Хитано, оттолкнув труп ногой. — Укладывайте же проворнее ваши товары, ибо погода поднимается, небо покрывается тучами; и если теперь сверху заблестят карабины кожаных камзолов, то вам придется лезть или в огонь или в воду, друзья мои!
Потом он свистнул протяжно, и все негры, вступив на тартану, сняли сходню и потянулись бечевой вдоль утесов, составлявших собой противный берег протока. Проклятый остался на берегу, верхом на своем верном Искаре.
— Я всегда говорил настоятелю, — кричал францисканец, — предупредите Святейшего епископа о том, что окаянный находится у вас на службе, и гонения вследствие того начнутся другими путями. Нет... он хотел от него это скрыть, и вот что выходит!
И обратясь к Хитано с беспокойством: