Приключения Каспера Берната в Польше и других странах
Шрифт:
– Видишь ли, – говорил он, прихлебывая пиво, – Щука явился сюда собирать здешних хлопов в отряды… Поляков, немцев… Отряды объединятся в тайный союз, наподобие «Башмака» или «Бедного Конрада» в Германии. Уже на сегодня у Щуки немало людей, а с каждым днем их прибавляется… Кое-где они начали громить монастыри и замки. На орденских землях за Щукой охотятся и дорого оценили его голову… Поначалу Генрих примкнул было к Лютеру, да потом разуверился в нем. Лютер только в первое время стоял за бедный люд. А сейчас он у богатых купцов и у дворянства на поводу ходит. Только слава, что он против папы восстал… Мюнцер – тот другой совсем. Он
– По старой дружбе Щука авось не откажет в услуге даже шляхтичу, – добавил Жбан лукаво.
– Если при этом можно будет как следует разграбить монастырь, – в тон ему ответил Збигнев. – А мы с Францем там все ходы и выходы знаем!
Как ни мечтала пани Ангелина о переезде в столицу (ведь и она, и муж ее, и сынок Збигнев родились в самом Кракове), но пришлось им обосноваться в Гданьске. Тоже неплохой город, и народу тут много, и вельможи из Кракова наезжают, и моряки здесь, но это, пожалуй, уже и не так важно: из-за доченьки, из-за Вандзи, мечтала пани Суходольская о Кракове, а дочка уже, можно сказать, и пристроена…
Глаза старой пани налились слезами, и она, упав на колени перед большим распятием и сложив руки, с мольбою протянула их к господу.
Но что это? Почудилось ей, что ли? Нет, мать ошибиться не может, и, с трудом поднявшись с колен, старая дама бросилась в прихожую…
С волнением и даже опаской подходил Збигнев к родному дому.
«Эге, дела, видно, не так плохи, – подумал бакалавр. – Дом свежевыкрашен, над вторым этажом возведена галерея, на итальянский манер».
На стук открыл старый Юзеф. Долго вглядывался он в лицо долговязого и как будто нескладного ксендза или монаха и вдруг всплеснул руками:
– Пан Езус, матка бозка! Это же наш малютка Збышек! – и кинулся приложиться, по старой памяти, к руке своего паныча.
Збигнев растроганно притянул к себе Юзефа и крепко его расцеловал.
– Ну, как мать, сестра, отец?
– Хвала пресвятой деве, все живы и здоровы… Милостью божьей все хорошо, все в порядке.
А по лестнице уже спускалась невысокая полная женщина с карими, как у Збигнева, глазами.
– Сыночек! Збышек! – И мать, плача и смеясь, повисла у него на шее.
На шум начали сбегаться остальные обитатели дома.
– Збышек! Недаром ты мне снился уже две ночи! – закричала высокая стройная девушка и, подбежав, звонко расцеловала юношу в обе щеки.
Хлопнула дверь. Под тяжелыми шагами заходили половицы в сенях.
– Что за шум? – раздался густой бас хозяина дома. – Что такое?.. Приехал? Кто приехал?.. Збышек… Збигнев?
Расталкивая женщин и слуг, к растерянному, взъерошенному Збигневу подошел высокий, дородный пан Суходольский.
Обняв и поцеловав сына, он спросил с невеселой усмешкой:
– Ну, макушку выбрили?.. [59] А? Надолго к нам?
«Навсегда», – хотел было сказать Збигнев, но вместо этого пробормотал:
– Ничего,
– Эге, пане Збигнев, что я слышу? Или, может, меня слух обманывает?
– Нет, не обманывает, отец!
– Идем! – сказал пан Вацлав, пытливо и недоверчиво всматриваясь в сына. – Отдохнешь с дороги, тогда потолкуем.
В своей старой «детской» Збигнев переоделся, сменив монашескую одежду на светский шляхетский наряд.
59
У католических священников и монахов выбривают макушку – тонзуру.
– Ну, пани Суходольская, – сказал пан Вацлав, с удовольствием оглядывая сына, – как вам этот шляхтич нравится? Лучше, чем в поповской рясе, а? Ну, давайте же все за стол!
После обеда отец с сыном вышли из дому и неторопливо направились вдоль Длугой улицы.
Збигнев не таясь рассказал отцу обо всем, что произошло с ним и его товарищами после той чреватой последствиями новогодней пирушки. Об отцах доминиканцах, о патере Арнольде, о заточении в монастырь Митты, о своих планах. Последних новостей о Генрихе Адлере он отцу, понятно, не сообщил.
Пан Вацлав слушал сына, не перебивая, только изредка бормотал себе под нос что-то очень похожее на «пся крев» и на «собачьи дети».
Когда Збигнев кончил, пан Вацлав вздохнул и, сняв шляпу, вытер платком лысеющее темя.
– Что вы скажете на все это, пан отец?
– А что мне сказать? Ты наговорил столько, что голова просто кругом пошла… Прежде всего, конечно, жалко, очень жалко Каспера Берната. Если он в отца пошел, в капитана Берната, славный человек из него получился бы… Что же касается преподобного отца Арнольда, ты будешь последней бабой, если не отплатишь ему за все. Ну и шельма! Пся крев! А тебе это наука на всю жизнь. Барона Мандельштамма я немного знаю… За ним всякие дела водятся, но, чтобы он отправил на тот свет профессора Краковской академии, я и от него этого не ожидал… Теперь насчет панны Митты… – Пан Вацлав в нерешительности замялся. – Ну, ты уже взрослый шляхтич, нечего церемониться… Скажи мне, Збигнев, честно: для Каспера ли Берната ты хочешь выручить девушку из монастыря или…
Збигнев, точно защищаясь, поднял над головой руки.
– Не договаривайте, – сказал он умоляюще. – Вот вам святой крест, пан отец, я и сам не знаю… Ведь я думал принять пострижение. А лучше панны Митты девушек на свете нет… Но так или иначе…
– Так или иначе, – договорил за него отец, – панночку из монастыря спасти надо. Я плохо разбираюсь во всяких ваших теориях да догмах. Не понял также я, как и чем может пособить тебе Станислав Когут, но имей в виду, – грозно повернулся пан Суходольский к сыну, – налет на святой монастырь я тебе запрещаю… Может, отец Станислав как-нибудь иначе тебе поможет…
Збигнев украдкой глянул на отца, но, заметив под его седыми усами лукавую, не предназначавшуюся ему усмешку, тотчас опустил глаза.
– Но пан отец не откажет в гостеприимстве панне Митте, если у нее будет в этом нужда?
– Дом Суходольских всегда открыт для каждого, кто нуждается в защите и помощи, и ты не можешь этого не знать! – с виду сердито ответил пан Вацлав.
Возвратившись домой, они застали в гостиной одну пани Ангелину.
– А Вандзя где? – спросил пан Вацлав. – Пан Адольф не приходил еще?