Приключения Конан Дойла
Шрифт:
Видимо, в июне Дойл написал о Джин Лекки Иннесу в Индию, куда того послали тремя месяцами ранее, и брат выразил некоторые опасения. Оба этих письма не сохранились, но есть ответ Дойла: “Прошлое письмо о моих личных делах, вероятно, порядком тебя удивило. Тебе, однако, не надо тревожиться, что хоть малейший вред или страдания будут причинены Туи. Она по-прежнему дорога мне, но, как я уже говорил, большое место в моей жизни какое-то время пустовало, а теперь уже нет. Все устроится отлично, никому не будет хуже, нам обоим станет гораздо лучше. Я буду очень внимательно следить, чтобы никому не причинить вреда. Говорю это, чтобы ты, находясь в отдалении, не беспокоился, что у нас могут возникнуть неприятности…” И поскорей переходит
Надо ли понимать фразу, что “пустовавшее место заполнено”, в том смысле, что они с Джин вступили в связь? Наверное, первое его письмо к брату могло бы внести ясность, но оно утрачено, и гадать бессмысленно. Дойл всегда настаивал, что хранил верность Туи до самой ее смерти, а он был человек слова и чести. Благородно ли было по его меркам делить ложе с другой, когда жена умирала? Безусловно, нет. С другой стороны, джентльмену вообще следовало бы воздерживаться от каких бы то ни было любовных отношений в такой ситуации, хотя мало кто в литературном сообществе удивился бы, заведи Дойл благопристойную интрижку: два очень известных писателя, Уэллс и Диккенс, не скрывали, что у них есть любовницы и незаконные дети.
Большинство биографов считает, что к Туи Дойл был просто очень нежно привязан (не забудем, их переписка не сохранилась), но отношения эти были скорее дружеским партнерством, которое, конечно, меркнет на фоне его страстной любви к Джин. Можно предположить, что Иннесу он писал лишь о том, что влюбился, и не более того.
Остальные члены семьи, включая Лотти, приехавшую в Индию помогать Иннесу вести дом, тоже были посвящены в эту тайну. Знали обо всем и родители Джин Лекки. Возможно, они были не в восторге, но Дойл им нравился, и они приняли эту ситуацию. “Говорил ли я вам, — писал Дойл матери, — что мистер и миссис Лекки подарили мне на Рождество замечательную заколку, с жемчугом и бриллиантами? Она стоит никак не меньше пятнадцати гиней”.
Даже мать Туи, миссис Хоукинс, была в курсе дела и молча смирилась. Супруги Лекки и их прелестная дочь стали близкими друзьями Дойла. В результате все посвященные делали вид, что не знают ничего, включая, похоже, и Туи, которая играла роль радушной хозяйки дома. Джин регулярно гостила в “Подлесье”, но все приличия были соблюдены.
Летом 1899 года Шерлок Холмс дебютировал на лондонской сцене. Сыграл его знаменитый американский актер Уильям Джилетт. Пьеса, как говорилось в анонсе, была “основана на ранее не опубликованных эпизодах из жизни великого сыщика”. На самом деле Джилетт скомпилировал разные рассказы и создал инсценировку. Первый вариант Дойл написал сам в 1897 году и отправил его Герберту Бирбому Три — актеру, антрепренеру и режиссеру “Театра ее величества”, самому знаменитому английскому актеру после Генри Ирвинга. Три заинтересовался и приехал в “Подлесье”, где с большим энтузиазмом обсуждал проект, указав, однако, что в текст надо внести существенную правку. К тому моменту Дойл уже сильно сомневался, что Холмса вообще стоит выпускать на подмостки, он боялся, что театр вновь привлечет внимание к его “самой слабой работе, незаслуженно считающейся самой лучшей”. Столкнувшись с необходимостью основательно переделать роль Холмса, он спокойно отложил пьесу в сторону, пока не узнал, что ею заинтересовался Джилетт.
Уильям Джилетт был и актером, и драматургом. Он с огромным успехом выступал в Штатах, играя главные роли в собственных пьесах. Он обратился к Дойлу, испрашивая разрешения переделать текст, аргументируя это тем, что пьеса не сценична. На сей раз Дойл согласился, возможно, потому, что не должен был переписывать все сам, и Джилетт соорудил из “Шерлока Холмса” весьма бодрую мелодраму с сильной любовной линией. Как-то он прислал Дойлу телеграмму с вопросом, можно ли ему женить Холмса в интересах дела. Дойл отправил ему ответ: “Можете женить его, убить и вообще сделать с ним все, что
В мае 1899-го Джилетт приехал в Англию, чтобы прочесть Дойлу окончательный вариант пьесы и заручиться его согласием. Американец решил, что надо явиться в костюме героя. Он надел длинный плащ с пелериной и кепи с козырьком, в каковом виде и направился в Хайндхед. Легенда гласит, что, сойдя с поезда, он тщательно оглядел в лупу встречавшего его на перроне Дойла — тот, как обычно, был в твидовом костюме, — и многозначительно изрек: “Несомненно, английский писатель”. Дойл хохотал от души.
Все опасения Джилетта исчезли, когда Дойл, прочитав пьесу, на секунду задумался, а потом сказал: “Приятно снова встретить старого знакомого”. Он не изменил ни слова, не выказал никакого раздражения, даже когда Холмс идиотским образом признался героине, мисс Алисе Фолкнер, в любви: “Ваша наблюдательность поразительна, мисс Фолкнер, и ваши выводы совершенно справедливы. Я полагаю, нет, я знаю, что люблю вас”.
Премьера “Шерлока Холмса”, драмы в четырех актах, состоялась в лондонском “Театре герцога Йоркского” 12 июня 1899 года, после чего Джилетт вернулся в Америку, и 6 ноября в “Гэррик-театре” в Нью-Йорке первое же представление прошло с громадным успехом. В дальнейшем Джилетт сыграл Холмса 1300 раз и стал его физическим воплощением, в особенности после того, как американский художник Фредерик Дор Стил нарисовал с него иллюстрации к поздним рассказам о сыщике. С годами Дойл и Джилетт стали добрыми друзьми, и Дойл не скрывал, что восхищается им как актером.
Лондонская критика плохо приняла “Шерлока Холмса”, отзывы на премьеру в театре “Лицеум” (сентябрь 1901 года) были нелестными. Кто-то счел постановку скучной, кто-то “грубой и банальной”; были и те, кому игра Джилетта показалась “шутовством”. Публика, однако, была иного мнения: “Шерлок Холмс” не сходил со сцены восемь месяцев, на одном из представлений присутствовал король. В антракте он пригласил Джилетта в свою ложу и так долго беседовал с ним, что пришлось задержать начало второго акта. Когда спектакль сошел, четыре разные труппы возили его по стране. Джилетт вновь приехал в Лондон в 1905 году, и в роли Билли, мальчишки с Бейкер-стрит, с ним был шестнадцатилетний Чарли Чаплин.
Если судить по воспоминаниям Дойла, вторая половина 1899 года была тихой и безоблачной.
В “открытой анкете”, которую Дойл заполнил в это время, своей лучшей чертой он назвал “простоту”, а вообще для мужчин “мужественность”. В графе “любимое занятие” указал “работу”, а идеалом счастья для него оказалось “разумное использование времени”. Любимые герои в реальной жизни — “люди, исполняющие свой долг”, а самые антипатичные ему качества — “манерность и тщеславие”.
Но на самом деле все было далеко не так безмятежно. Разрываясь между долгом и страстью, Дойл пребывал в постоянном напряжении. Обычно очень уравновешенный, он теперь нередко бывал мрачен, расстроен и все время срывался, в первую очередь на детях. Если прежде ему нравилось, что они играют в углу кабинета, пока он пишет, то теперь им было велено проходить мимо его закрытых дверей на цыпочках, чтобы не мешать работе. С друзьями он стал замкнутым и непреклонным, легко обижался, с прислугой разговаривал жестко.
Конечно, дети (оба уже ходили в школу в Хайндхеде) ничего не знали о внутреннем разладе отца и в общем не особенно страдали от резких перепадов его настроения; впрочем, Мэри вспоминала позднее, что иногда ее пугали его грозные взгляды. Он опускал газету, сердито смотрел на дочь, и было ясно, что она сказала что-то не то — вот только что именно, она не понимала. А иногда он, наоборот, бывал очень мил и добр: например, взял и напечатал тиражом в 200 экземпляров ее рассказ “В гостях у Елены”. И не стал исправлять никаких ошибок, даже орфографических, полагая, что они придают рассказу десятилетнего ребенка дополнительный шарм.