Приключения Конан Дойла

Рассел Миллер

Огромная бильярдная нередко превращалась в бальную залу, там легко размещались триста гостей. У одной стены стояли арфа и рояль, у противоположной — бильярдный стол. Над одним большим камином висел портрет графа Стаффордширского, доставшийся в наследство от деда, Джона Дойла, над другим — оленьи рога, с которых свисал патронташ, привезенный хозяином с Бурской войны. По отполированному паркету были живописно разбросаны звериные шкуры.

Здесь новоявленная леди Дойл устраивала приемы, очаровывая влиятельных друзей мужа, здесь они давали обеды и устраивали танцевальные вечера, и он горделиво посматривал на гостей и снисходительно улыбался, наблюдая, как блистает его жена. “Джин просто ослепительна, — писал он матери. — Она, как всегда, полна энергии, дает званые обеды и

стала здесь прямо-таки королевой светского общества. Все ее обожают и восхищаются ею. Чем больше я узнаю ее, тем чудеснее она мне кажется”.

17 марта — в День святого Патрика — 1909 года Джин родила первенца. Его назвали Дэнис Перси Стюарт. “Перси” было данью настояниям матери Дойла, уверявшей, что их род восходит к нортумберлендским Перси.

Но затем Дойл вновь вернулся к работе, и в июне в лондонском Театре оперы (где шли также и водевили, и драматические спектакли) состоялась премьера “Огней судьбы”, по рассказу “Трагедия пассажиров “Короско””. Дойл сделал инсценировку по просьбе своего друга Льюиса Уоллера, игравшего главную роль — полковника Сирила Эгертона, обходительного и доблестного вояки. Узнав, что болен редчайшей болезнью, которая через год сведет его в могилу, полковник сначала хочет покончить с собой, но затем присоединяется к группе туристов, совершающих увлекательную поездку по Нилу. Попутно он влюбляется в хорошенькую американку, однако болезнь мешает ему открыть свои чувства. Туристов берут в плен злобные дервиши, полковник получает сильный удар по голове, однако умудряется бежать и организовать спасательную экспедицию. Дойл, который сам ставил спектакль, придумал для всей этой коллизии счастливый, но совершенно невероятный финал: удар по голове оказал волшебное действие, и полковник исцелился.

Дойл никогда не умел верно оценивать свои произведения и ничтоже сумняшеся объявил родным и друзьям, что “Огни судьбы” безусловно лучшая его пьеса. Публика, впрочем, была с ним полностью согласна и аплодировала на премьере стоя. “Такие минуты, — признавал автор, — бывают только у драматургов. Романисту, даже самому успешному, неведом этот восторг публичного признания. Нет наслаждения более тонкого, чем удовлетворение от своей работы, которое ощущаешь, сидя в ложе и наблюдая не за актерами на сцене, а за публикой в зале”. Он обожал рассказывать случай, произошедший на одном из спектаклей: товарища Иннеса, офицера, награжденного крестом Виктории и орденом “За безупречную службу”, друзья силой удержали от того, чтобы он не взобрался на сцену — помочь несчастным путешественникам, которых в тот момент избивали жестокие арабы.

Как это ни парадоксально, но именно счастливого молодожена предложили на должность президента Союза реформаторов закона о разводе. И он это предложение принял. В прессе разворачивалась большая кампания за предоставление равных прав мужчинам и женщинам, желающим расторгнуть неудачный брак.

Вплоть до середины XIX века развестись в Британии было практически невозможно, но в 1857 году правительство все же узаконило развод, серьезно при этом ущемив права прекрасного пола. В то время как мужчине, чтобы развестись, достаточно было заявить, что он уличил супругу в неверности, от женщины требовали: доказать, что муж ей изменял, жил отдельно от нее хотя бы два года или что она была жертвой его постоянного жестокого обращения (закон позволял мужчинам “наказывать” своих жен). Кроме того, развод был очень недешевым удовольствием, а наследное и имущественное право были таковы, что лишь очень немногие женщины могли себе позволить возбудить дело.

Острое чувство социальной справедливости убеждало Дойла, что все это в высшей степени нечестно. Он тут же провел аналогию со средневековыми рыцарями, бесстрашно бросавшимися спасать любую благородную даму, попавшую в беду. Поддерживая реформу бракоразводного законодательства, говорил он, современные рыцари могут спасти десятки тысяч таких дам, избавив их от “безнадежного пожизненного заключения в объятиях пропойцы, от положения рабыни в доме жестокого хозяина, от железных оков, удерживающих их рядом с преступником или безумцем”.

Чтобы разъяснить публике мотивы, побуждающие

Союз заняться реформой закона о разводах, Дойл прибег к испытанному средству: он написал и издал брошюру. Там было сказано, что главные изменения, которых добиваются реформаторы, — это обеспечение равных прав для обоих полов, а также безусловное расторжение брака (кто бы ни был истцом), если один из супругов не жил с другим как минимум три года подряд. Кроме того, Дойл, не скрывавший симпатии к спиритуализму, а равно и антипатии к клерикалам, утверждал, что закон в его нынешнем виде — “это обреченная попытка найти компромисс между реальной жизнью и жесткими церковными догмами… Каждая религия имеет право, которого никто не оспаривает, предписывать своим приверженцам определенные нормы поведения. Но ни одна не имеет права навязывать их всему обществу в целом. Если церковники считают, что наши нынешние этические принципы должны соответствовать их собственной трактовке определенных слов, сказанных две тысячи лет назад, то это их личное дело”.

Еще больше взбесила духовенство его статья в “Дейли телеграф”, где среди прочего Дойл заметил, что связывать нерасторжимыми узами невинную девушку и горького пьяницу не только не по-божески, но и не по-человечески. Дойла сильно позабавило, что многие проповедники гневно клеймили его за отказ от христианских убеждений, за непонимание моральных и религиозных установлений института брака.

В результате деятельности Союза под руководством Дойла реформаторы добились того, что правительство создало Королевскую комиссию, которая в конце концов приняла принципиальное решение: “развод должен осуществляться на основании норм, одинаковых для представителей обоих полов”. Но преодолеть сопротивление церкви и изменить закон удалось лишь в 1923 году.

Еще не просохли чернила на рукописи брошюры о разводе, а Дойл снова взялся за перо. На сей раз речь шла о “беспримерно жестоких преступлениях”, творящихся в Конго.

К концу XIX века Африка была уже практически поделена между белыми колонизаторами, и по Берлинской конференции 1885 года обширная территория, в пять раз больше Франции, официально отошла королю Бельгии Леопольду II. Это было его личное владение, которое именовалось “Свободное государство Конго” — не будучи при этом ни свободным, ни государством. Берлинская конференция была созвана, чтобы гарантировать свободу торговли, уничтожить рабство и обеспечить права и религиозные свободы местному населению. Ни один пункт не был исполнен. Леопольдом двигала лишь корысть, ибо в “свободном” государстве находились огромные запасы слоновой кости и каучука.

Производство каучука сопровождалось жесточайшей тиранией: местных жителей использовали как рабов, безжалостно эксплуатировали, чтобы обеспечить все возраставший спрос в Европе. Население было лишено всех прав, кроме одного — изнурительного труда. Нормы выработки каучука были установлены непомерные, а невыполнение вызывало зверские наказания. Войска и национальная полиция сеяли ужас, в виде наказания отрубая конечности у мужчин, женщин и детей. С 1885-го по 1908-й почти десять миллионов конголезцев погибли от экзекуций, насилия, каторжного труда и болезней.

Первыми, кто уже в 1903 году привлек внимание мировой общественности к вопиющим делам, творящимся в Конго, были журналист Эдмунд Морель, в свое время работавший редактором “Уэст Африкен мейл”, и Роджер Кейсмент, британский консул в столице страны, городе Бома.

Кейсмент приехал в Конго в 1884 году двадцатилетним юношей, очень много ездил по региону и отправил сорок три доклада в министерство иностранных дел в Лондоне, подробно перечисляя все зверства, издевательства и массовые казни, которым подвергалось местное население со стороны белых. Результатом усилий Кейсмента явилась дипломатическая инициатива, с которой Британия обратилась к Леопольду, вынудив его создать комиссию по расследованию. Членов этой комиссии король назначил сам, и, разумеется, они обнаружили лишь “незначительные злоупотребления”. Правда, через день после встречи с членами комиссии генерал-губернатор “свободного” государства покончил с собой при невыясненных обстоятельствах.