Приключения Конана-варвара (сборник)
Шрифт:
– А что будет со мной? – спросила она. – Ты силой увез меня от моих людей, а сейчас ты намерен бросить меня одну умирать в этих горах, сам же отправишься вниз и бессмысленно погибнешь?
Вены на висках Конана вздулись от избытка обуревавших его чувств.
– Это правда, – беспомощно пробормотал он. – Одному Крому известно, что мне теперь делать.
Девушка склонила голову, к чему-то прислушиваясь, и на ее прекрасном лице появилось незнакомое выражение. А потом…
– Слушай! – вскричала она. – Слушай! – До их слуха долетел далекий рев труб.
Оба, как по команде, повернулись и принялись всматриваться в глубокую долину по левую руку от себя.
– Это – кавалерия Вендии! – вне себя от радости вскричала девушка. – Даже с такого расстояния я узнаю их!
– Их там тысячи! – пробормотал Конан. – Давненько кшатрийское войско не забиралось так высоко в горы.
– Они ищут меня! – воскликнула принцесса. – Дай мне своего коня! Я поеду к своим воинам! Кряж слева не такой отвесный, и я благополучно спущусь на дно долины. А ты ступай к своим людям и продержись еще немного. Я со своими воинами войду в долину с верхнего конца и нападу на туранцев! Мы зажмем их в тиски и раздавим! Быстрее, Конан! Или ты готов пожертвовать своими людьми ради собственных желаний?
Жгучая жажда степей и зимних лесов смотрели на нее из его глаз, но он лишь тряхнул головой и спрыгнул с седла, вкладывая поводья ей в руку.
– Твоя взяла! – проворчал он. – Скачи, как сам дьявол!
Развернув коня, она поехала по склону по левую руку, а он побежал вдоль кряжа, пока не добрался до длинной скалистой расселины, уходившей на дно ущелья, в котором кипела битва. Он спустился по отвесным стенам с ловкостью обезьяны, цепляясь за выступы и выемки, чтобы спрыгнуть прямо в самую гущу схватки, бурлившей в устье ущелья. Вокруг сверкали и со звоном сталкивались клинки, лошади ржали и били копытами, и белые плюмажи покачивались среди тюрбанов, окрашенных красным.
Приземлившись на ноги, Конан взвыл, как волк, ухватился за шитые золотом поводья и, уклонившись от взмаха чужого скимитара, вонзил свой длинный нож снизу вверх в живот всаднику. В следующее мгновение он взлетел в седло, выкрикивая яростные команды своим афгули. Несколько мгновений они оторопело смотрели на него, но потом, увидев, какие разрушения сеет его клинок в рядах врагов, вновь ринулись в бой, без возражений признав его власть над собой. В этом аду, где сверкали клинки и фонтанами била кровь, не было времени задавать вопросы и получать на них ответы.
Всадники в остроконечных шлемах и хауберках с золотой чеканкой, словно пчелы роились вокруг входа в ущелье, орудуя копьями и мечами, и узкий проход был битком забит людьми и лошадьми, живыми и павшими. Мужчины сражались грудь в грудь, в тесном строю, протыкая друг друга короткими мечами или же замахиваясь во всю силу рук, когда в сомкнутых рядах образовывалось свободное пространство. Падая с коня, воин уже не поднимался из-под копыт. Сейчас на первый план вышли вес и грубая сила, и вождь афгули сражался за десятерых. При таких обстоятельствах знакомые обычаи способны творить чудеса, и воины, привыкшие видеть Конана в первых рядах, изрядно воодушевились, несмотря на недоверие, которое испытывали к нему.
Но численный перевес врага все-таки не мог не сказаться. Напирающая людская масса в задних рядах туранских всадников заставляла их все дальше и дальше продвигаться в ущелье, навстречу смертельным укусам кривых горских сабель. Афгули отступали медленно, но неуклонно, цепляясь за каждую пядь и оставляя за собой груду трупов, усеивавших дно долины, по которым ступали копыта туранской кавалерии.
Удар был страшен. Туранские эскадроны оказались рассечены надвое. Кшатрийцы сломали их боевые порядки, так что разрозненные группы всадников в островерхих шлемах рассеялись по всей долине. В мгновение ока людская масса выплеснулась из горловины ущелья наружу; сражение превратилось в хаос – мелькание клинков слилось в сплошную стальную пелену, всадники поворачивали коней, сражаясь группами и в одиночку, и вот уже эмир рухнул наземь с коня, пронзенный в грудь кшатрийским копьем. И тогда кавалеристы в остроконечных шлемах развернули коней и устремились вниз по долине, как безумные, настегивая своих скакунов, надеясь прорваться сквозь ряды армии, ударившей им в спину. Спасаясь бегством, они кинулись врассыпную, и точно так же рассыпался и строй их преследователей, так что по всей долине и даже на склонах, вплоть до самого кряжа, вспыхивали одиночные схватки между беглецами и охотниками. Афгули, те, кто остался в седлах, вырвались из горлышка ущелья и присоединились к разгрому своих врагов, приняв нежданную помощь столь же безоговорочно, как и возвращение своего блудного вождя.
Солнце уже скрывалось за дальними отрогами, когда Конан, в изодранных лохмотьях, из-под которых виднелась пропитавшаяся запекшейся кровью кольчуга, держа в опущенной руке нож, с лезвия которого капала кровь, перешагивая через трупы, подошел к тому месту, где в окружении своих вельмож на гребне горной гряды, рядом с глубоким ущельем, сидела Дэви Ясмина.
– Ты сдержала слово, Дэви! – проревел он. – Клянусь Кромом, там, в ущелье, меня посетили сомнения… Берегись!
С неба на них обрушился гигантский стервятник, взмахами огромных крыльев расшвыряв в разные стороны людей, которые попадали наземь с седел.
Изогнутый, как кривая сабля, клюв уже нацелился на нежную белую шею Дэви, но Конан оказался быстрее – стремительный бег, тигриный прыжок, яростный удар окровавленным ножом – и стервятник испустил страшный, почти человеческий крик боли, завалился набок и покатился вниз по склону на острые скалы и валуны, к реке, протекавшей в тысяче футов внизу. Падая, он нелепо взмахивал крыльями, и его силуэт стал похожим – нет, не на птицу, – на человека в черной мантии, который рухнул на камни, раскинув в стороны руки в широких изорванных черных рукавах.
Конан повернулся к Ясмине, все еще сжимая в руке окровавленный нож. Глаза его горели неукротимым яростным огнем, а из бесчисленных ран на мускулистых руках и ногах сочилась кровь.
– Вот ты и вновь стала Дэви, – сказал он, с улыбкой глядя на тонкую накидку с золотыми застежками, которую она набросила поверх своего наряда горской девушки, и ничуть не смущаясь блеска разряженных вельмож вокруг. – Я должен поблагодарить тебя за жизни трехсот пятидесяти с чем-то моих бандитов, которые теперь, по крайней мере, убедились в том, что я не предавал их. Ты вновь вложила мне в руки вожжи завоевателя.