Приключения Котобоя
Шрифт:
— Эх, жаль якорь, — вздохнул Котаускас.
— Мечты сбываются, — хмыкнул Афоня. — Ты хотел его бросить на Северном полюсе… Вот мы и бросили!
Прав был морж Федот, зима началась неожиданно рано. Сначала она гналась за Котобоем по пятам, а затем обогнала судно. Яхта никак не могла добраться до воды: океан замерзал прямо на глазах.
Ледяной ветер пробирал до костей, поэтому вахту меняли каждые полчаса, и самовар топили, не переставая.
— Шишки кончились, и щепки на исходе, — предупредил старпом.
— Ничего, потерпим, — сказал Котаускас. — Если ветер не переменится, через три дня будем дома.
До
Щепки кончились. А мороз всё прибавлял. Особенно мёрз старпом, спавший в дырявом валенке.
— Можно топить самовар селёдкой, она жирная, — предложил Шустер. Но на него посмотрели с негодованием.
Наконец, капитан принял трудное решение: достал топор и срубил мачту.
— Может, кто-нибудь дым заметит!
Прошло ещё несколько дней.
— Еды у нас хоть на месяц хватит, а вот дрова скоро закончатся, — доложил Афоня. — Что будем делать, кэп?
— Я отправлюсь за подмогой, — сказал Котаускас. — Если всё будет нормально, через день доберусь до деревни.
Он надел рюкзак и уже собирался уходить, когда вдалеке послышался лай.
— Похоже, ненцы едут на рыбалку, на ездовых собаках, — Афоня поджёг факел и стал им размахивать.
— Ура! Нас спасут! — Шустер принялся что есть силы дуть в губную гармошку.
Лучше бы они этого не делали.
Через полчаса Котобой был окружён стаей бродячих собак.
Экипаж едва успел заскочить в кубрик и захлопнуть за собой дверь. Через иллюминатор они видели, как собаки рвут на части брошенный рюкзак с селёдкой.
— Живыми нас не выпустят, — мрачно сказал Котаускас. — Какие будут предложения?
— Может быть, попробовать рыбой откупиться?
Старпом прицепил к палке белый носовой платок и вылез на палубу…
Через секунду парламентёр влетел обратно в кубрик, а флаг был разодран на десятки клочков.
— Да, говорить тут не с кем, и не о чем!
В такой безвыходной ситуации коты не оказывались никогда. Афанасий прикидывал, на сколько им хватит запасов еды. Котаускас делал в вахтенном журнале последнюю, как он полагал, запись. А Шустер зачем-то вдруг начал вязать морской узел.
— Если хочешь повеситься, не получится. Мачты нет, — мрачно пошутил Афоня.
Младший матрос не отреагировал и стал вязать второй узел, затем — третий…
— Выкладывай, что придумал? — приказал капитан.
План Шустера был прост и гениален, если бы не одно но… Ночью кто-то должен был набросить на собак веревочные петли.
— Невозможно, — сказал Котаускас. — Они нас мгновенно учуют.
— Меня не учуют, я третий месяц в собачьем носке сплю, — напомнил мышонок.
Шустера обсыпали мукой для маскировки. И ночью он незаметно выскользнул из кубрика с дюжиной верёвок.
Двенадцать огромных голодных псов спали на снегу. И каждому отважный мышонок накинул петлю на шею.
Впрочем, подвиг совершил не он один…
— Эй, комнатные болонки, кто меня догонит, получит хвост от селёдки! — Афоня запустил в собак
Собачья упряжка стремительно тащила Котобой.
Поначалу Афанасий бежал впереди, но затем сделал крюк и забрался на палубу. А Котаускас стоял на носу и пощёлкивал кнутом:
— Но-о, родимые!.. Миль двенадцать в час делаем, — прикинул он на глазок.
Уже к обеду повозка добралась до Котьмы. Шлында, пытавшийся свинтить с чьей-то крыши антенну, издалека заметил яхту. Поэтому, когда Котобой подъехал к пристани, на берегу его встречала толпа котов — с вилами, граблями и дубинами…
Собаки перегрызли верёвки и еле успели удрать. Впрочем, их никто не преследовал.
А потом был большой кошачий пир. Такой, что ни в сказке сказать, ни пером описать. Но местному поэту Васькину это, по всеобщему мнению, удалось. Вот отрывок из его новой поэмы:
Какой был пир! Какой был пир! Какой мы пили рыбий жир! — Прекрасней в мире нет селёдки! — Коты орали во все глотки.А потом команда Котобоя вернулась на борт. Афанасий раскочегарил самовар, попили чаю, поговорили…
— Интересно, а на Южном полюсе селёдка тоже жирная?
— А может, её там вообще нет!
— Ну, это вы у пингвинов спросите, — сказал Котаускас, забираясь в валенок.
— Кэп, ты серьёзно? — уставились на него Афоня и Шустер.
— Поживём — увидим. А сейчас всем — отбой!.. Ёксель-моксель-таксель-брамсель!