Приключения майора Пронина (сборник)
Шрифт:
— Почему же это вы дома? — удивился я, вглядываясь в похудевшее и бледное лицо Пронина.
— Да попробуй уложи его в больницу! — воскликнул Виктор с ласковой укоризной. — Сотрудников с докладами удобнее здесь принимать!
— А я вам коньяку привез, — сказал я, улыбаясь Ивану Николаевичу и ставя бутылку на стол.
— Попробуем–попробуем! — Пронин усмехнулся и по–мальчишески подмигнул мне. — А меня, брат, угораздило летом воспаление легких схватить, pnevmonia catarrhalis, как торжественно выражаются врачи.
Агаша
— Доктора надо бы спросить, — сказала она, кивая на бутылку. — Может, нельзя?
— Немножко можно, — уверенно возразил Виктор, внося из столовой рюмки. — Доктор же говорил, что немного вина даже полезно…
— Уж ты молчи! — прикрикнула на него Агаша. — Всех докторов и сиделок поразогнал! Все сам… — В голосе ее прозвучала обида. — За Иваном Николаевичем готов горшки выносить, а сам ничего не умеет…
— Коньяком тебя угостить, что ли? — прервал ее Пронин, давая понять Агаше, что ему надоела ее воркотня.
Агаша поняла.
— А ну вас… — сказала она сердито и пошла из кабинета.
Виктор разлил коньяк в рюмки, Пронин первым его пригубил, и я с любопытством на него взглянул, желая узнать, одобрит ли он коньяк, взглянул в его серые глаза и забыл о коньяке. Так ласково и умно смеялись эти глаза, что я еще раз невольно подумал о том, как люблю и уважаю этого человека.
Я смотрел на его добродушное лицо и суховатые губы, на его седые виски и неправильный русский нос, на его чистую рубашку и похудевшую сильную руку и невольно задумался об этом простом и очень талантливом человеке, прошедшем трудный и сложный путь…
Размышления могли бы унести меня в очень далекие дали, но Иван Николаевич вернул меня на землю.
— Коньячок ничего, пить можно, — сказал он, отставляя недопитую рюмку. — Рассказывай.
И я быстро и подробно, как всегда этого умел добиваться Пронин, рассказал о своей поездке.
— Ну а мы тебя тоже можем кое–чем угостить, — похвалился Иван Николаевич и головой указал Виктору на патефон, стоящий на письменном столе. — Пластинки, брат, у нас новые, заслушаешься!
— По–моему, вы патефоны недолюбливали? — сказал я. — Или привыкли за время болезни?
— Пожалуй что не привык, а так… — неопределенно ответил Иван Николаевич. — Заведи–ка!
— Какую? — деловито спросил Виктор.
— Ту самую — «The Blue Angels», — сказал Иван Николаевич, и по легкой его усмешке мне показалось, что он намеревается меня чем–то удивить.
Не задавая других вопросов, Виктор положил на зеленый диск пластинку и завел патефон.
Я не очень хорошо разбираюсь в тонкостях джазовой музыки — это была какая–то медленная ритмичная мелодия, не то блюз, не то танго. Не сильный, но приятный баритон запел заунывную песенку, пел он ее на английском языке, слов я не понимал, но мотив волновал и томил, настраивая слушателей на грустный лад. Одним словом, в своем жанре это было неплохо. Напоследок хриплый голос сказал несколько
— Как? — спросил Иван Николаевич.
— Ничего, — ответил я. — Приятная музыка.
— А ну–ка, Виктор, повтори эту пластинку еще раз, — предложил Пронин. — И обязательно с переводом…
Виктор охотно завел патефон еще раз и, когда баритон запел, стал ему подтягивать, напевая песенку в русском переводе:
Ночь нам покой несет, и, когда все заснет на земле,
Спускается с горних высот голубой ангел во мгле,
Он неслышно входит в наш дом, наклоняется
к нашим устам
И спрашивает нас об одном — о тех, кто дорог нам.
И, не в силах ему противиться, — это мать, невеста, жена, —
Нарушаем мы тайну сердца, называем их имена.
А утром с ужасом слышим, что любимых настигла смерть.
И тоска проникает в душу, и чернеет небесная твердь.
Мы ничего не знаем, не видим божьих сетей,
Не знаем, что это ангел уносит лучших людей,
И вечером, одинокие, беспечно ложимся спать,
И в пропасти сна глубокие падаем опять…
Так не спите ночью и помните, что среди ночной тишины
Плавает в нашей комнате свет голубой луны.
— Ну как? — еще раз спросил Иван Николаевич.
— Занятно, — ответил я. — Мрачновато, но с настроением.
— А перевод? — спросил Пронин.
— Неплохой, — признал я. — Кто это?
— Вот он! — Пронин кивнул на Виктора. — Его работа. На этот раз Железное оказался на высоте.
— Молодец! — воскликнул я. — Когда это ты научился?
— Чему тут удивляться? — скромно возразил Пронин. — Разве ты не знаешь моей теории о том, что чекист должен быть и жнец, и швец, и на дуде игрец? Виктор теперь английский язык лучше меня знает.
— Рассказать, что ли? — вдруг спросил его Виктор и нетерпеливо застучал пальцами по крышке патефона.
Иван Николаевич помолчал.
— Ладно уж, — разрешил он наконец. — Хвастайся. Может, писателю это и пригодится. Бывшие герои делаются все изворотливее и озлобленнее. История выталкивает со сцены, а уходить не хочется. С каждым годом борьба с политическими преступниками становится все сложнее и резче. Об этом надо писать и развивать в людях осторожность и предусмотрительность.
2. ИЗОБРЕТЕНИЕ КОСТИ ЗАЙЦЕВА
Однажды теплым майским вечером на квартиру к Пронину позвонил Евлахов, начальник одного из управлений, ведающих оборонной промышленностью.
С Евлаховым Пронин встречался еще на фронте во времена Гражданской войны, сталкивался при расследовании некоторых дел в последние годы, и поэтому Евлахов нет–нет да и напоминал о себе, время от времени обращаясь к Пронину за какой–либо справкой или незначительной услугой.
Так было и на этот раз.