Приключения Мурзилки
Шрифт:
Закончив пронзительный монолог, она отвернулась.
Серый опустил морду и поплёлся прочь, а за ним потянулась вся стая.
— Слышь… Серый, — пристроился к вожаку старый одноглазый волк по прозвищу Кривой, к мнению которого всегда прислушивались. — Сожрать-то… они… не сожрали… Это… факт!.. Мясо они точно… не жрут… Но… только… спрятать могли…
Серый остановился, посмотрел на него, подумал и повернул назад.
А кикимора с лешим уже играли в ладушки, смеясь и приговаривая: «Обманули дурака! Обманули дурака!»
Увидев наконец, что волки
— Всё!.. врёшь! — рявкнул Серый. — Где?.. спрятали?!
Тут кикимора сообразила, что врать во второй раз не стоит. Волки стояли слишком близко и могли вмиг перекусить и её, и лешего пополам, не позволив ни крутануться, ни волосину вырвать.
— Хорошо-хорошо, Серенький, сейчас договоримся, — засуетилась кикимора. — Детки-то здесь, у нас! В надёжном месте спрятаны! Сами ни за что не найдёте. Детки хорошие, нежные, воспитанные.
Волки зарычали, пуская слюни.
— Только давай по-честному, по справедливости, а, Серенький? Давай услуга за услугу. Ты ведь по соседству, в северном лесу обитаешь? У вас там свои дела, свои порядки…
— Короче!.. — рявкнул волк.
— Короче, есть тут у нас один косолапый… ленивый такой, слабый. Надоел всем своими жалобами, сил нет — и то ему не нравится, и это… За лето набрал жирку, а теперь дрыхнет в своей берлоге. А мне, вот поверишь, Серенький, зимовать совсем негде! Продрогла вся насквозь! Согреться хочется, поспать вволю!..
— Короче!
— Так вот, Серый, мне бы только его из берлоги выгнать да подремать там до весны в тепле и сухости. Мне и кушать не надо, когда сплю, я так лягу…
— Ещё!.. короче!
— Прогоните Топтыгина, сожрите, а нам с лешим только шкуру оставьте. Мы себе меховые сапожки пошьём, да ещё на рукавички останется. Главное, Серенький, чтобы ноги были в тепле, а, верно? Это ведь только вас, красавцев, ноги кормят; у вас ноги сильные, здоровые, а нам свои в тепло надо кутать. Шкуру отдадите — сразу тут же детишек получите. Такой уговор.
Волки посовещались. Серый подошёл к кикиморе:
— Где?!
Леший и кикимора так рассудили: если волки Топтыгина завалят — хорошо, в лесу одним начальником меньше, и ещё шкура. Если медведь волков побьёт — ещё лучше, бандитам туда и дорога: с ними, беспредельщиками, одни проблемы. Только вряд ли, рассуждали они, Топтыгин отбиться сумеет — заспался, форму спортивную, как говорится, потерял…
И поплелись леший с кикиморой от этого места подальше — медвежью шкуру делить. Кому из них больший кусок причитается, а кому поменьше.
Глава тринадцатая
КОНЕЦ ВОЖАКА СТАИ
Мямлик постепенно замерзал. Сперва у него одеревенели ноги и он перестал переминаться с одной ноги на другую. Потом руки перестали слушаться, а затем и всё его туловище сделалось твёрдым, как булыжник. Только челюсти непрестанно, двигались по привычке, оттого и не замерзали. Решив, что пора действовать, он крикнул:
— Эй!
Впервые к вожаку обращались подобным образом. Серый медленно обернулся. Не ослышался ли он, не принял ли шум ветвей или бульканье болотных газов подо льдом за дерзкие, оскорбительные и невозможные слова, исходившие от этого странного маленького существа, похожего на раздувшегося лягушонка… Но и остальные волки смотрели на существо с изумлением — стало быть, и они слышали.
Чтобы не преувеличивать значение случившегося и не опускаться до разговора с какой-то неопознанной болотной мелочью, вожак просто подошёл к Мямлику и цапнул его зубами.
Существо показалось ему костлявым. Приподняв морду, волк слегка подбросил его и тренированным движением сомкнул пасть всей силой своих железных челюстей.
Раздался хруст. Все передние зубы Серого разлетелись в разные стороны, словно фарфоровые. Волк подумал, что в пасти у него взорвалась граната, сохранившаяся здесь, на болоте, со времён войны.
Затем, поняв, что это не граната и он остался жив, Серый поднял беззубую пасть на луну и завыл долго и протяжно — так, как не выл ещё на земле ни один волк.
Мямлик лежал в снегу целый и невредимый.
— Иные самоуверенно полагают, — заговорил он, — что им по зубам даже те субстанции, о сущности которых они не могут иметь ни малейшего понятия. И если бы они со столь же похвальным усердием попытался грызть, выражаясь фигурально, гранит науки…
Он не договорил. Потому что раздался рёв такой силы, что лёд на болоте треснул, а у волков подогнулись лапы. Это из берлоги показался медведь, которого Серый своим отчаянным воем разбудил в третий раз.
— Вот… он! — тявкнул Отморозок, решивший сразу сделаться вожаком. — Взять!.. Взять!.. косолапого!.. Рразорвать!..
А Серый поплёлся прочь, куда глаза глядят. Прибившись на другой день к деревушке, он стал попрошайничать. Пару раз его драли собаки, пару раз мужики колотили жердями. Но потом люди заметили, что он беззубый, и начали его подкармливать.
Характер Серого со временем разительно переменился. Он раскаялся в своём прошлом, полюбил кашу и размоченные в воде сухарики. Летом, стоило ему увидеть где-нибудь лягушку, как его тут же передёргивало, он тряс мордой, скулил и убегал, поджав хвост. Самое удивительное, что люди тоже прозвали его Серым.
Сон Топтыгина опять был прерван. И прерван на самом приятном, интригующем моменте его переглядываний и перемигиваний с медведицей в малиновых зарослях. Проснувшись от противного волчьего воя над самым ухом, увидев вместо малиновых зарослей унылую берлогу и ощутив голод и злость вперемежку с головной болью, Михал Михалыч понял, что уже никогда больше не заснёт. По крайней мере, пока не зашибёт кого-нибудь насмерть.
Миша вылез на снег, поднялся во весь рост на задние лапы, заслонив своей огромной головой диск полной луны, зарычал. Волки прижались брюхами к земле и стали отползать.