Приключения, почерпнутые из моря житейского
Шрифт:
– Поди посмотри, прекрасная, меблированная, с зеркалами комната, – сказала Пейса.
– Да уж, верно, понравится его благородию, – сказал улан, посматривая на Пейсу, – так я поеду, буду ждать его у заставы.
– Веди прямо сюда; да постой, служивый, ты посмотри, ты увидишь, какая прекрасная квартира, мы за постой дешево берем.
– Ну, посмотрю, – сказал улан, въезжая на двор и слезая с коня.
– Видишь, какая квартира для твоего офицера?
– Славная, славная!
– На-ко, выпей с дороги.
– И квартира
– Если понравилась, так выпей еще… Смотри же, прямо к нам веди, не слушай других…
– Небойсь; да закусить, брат жидовочка, дай чем-нибудь.
– Сейчас, сейчас; вот два бублика.
– Довольно одного. Так прощайте же покуда.
– Офицер твой любит играть, может быть, в карты, так мы ломберный стол поставим, – сказала Пейса.
– И играет, и гуляет, – отвечал улан, моргнув глазом.
– Женатый или нет?
– Какой женатый!
– А богатый?
– Да сорит деньгой; куда их беречь: и поигрывает, и вашу братью задаривает… щедрый, нечего сказать! Ну, поеду навстречу.
– Прямо сюда, да не ошибись. Я пошлю фактора на заставу… Хаймэ! гэ!
Пейса что-то пробормотала, и Хаймэ побежал за уланом.
– Хвалит своего офицера, – сказала Пейса, выходя за ворота, – в карты играет…
– Э?
– И богат; вот и играйте с ним.
– Э?
– Да; со своим братом офицером лучше вам играть; а эти паны в париках – шулера.
– Э?
– Да, я вам говорила.
– Э? Сидоров, дай трубку.
– Трубку-то я подам, сударь, да пустую.
– Табаку нешто нет? Поди возьми у Соломона фунт.
– Поди возьми! – бормотал косолапый кавалерист-денщик про себя, отправляясь в лавку, – пожалуй возьму; мне что! я поди возьми, так сам не будет отвечать… Эй, давай фунт табака барину.
– Фууунт?
– Да, фунт! сказано фунт, так фунт. – У тебя карбованный али сто?
– Да, сто! как бы не так!
– Давай деньги.
– Поди у барина возьми, он тебе даст.
– Даааст? а у барина деньги есть?
– A у кого ж и быть деньгам, как не у господ? Ну, давай же или сам неси; барин велел фунт табаку принести; ну и ступай.
– Велел?
– Говорят, велел; ступай, он, чай, расплатится с тобой.
– Расплатится?
– Стало быть, расплатится, когда велел целый фунт приносить.
– Пойдем, пойдем.
– Пойдем.
Между тем офицер, не дождавшись табаку, отправился по соседству, корчем через пять, к пану Желынскому.
Пан Желынский был знатный игрок, старый пес в рыжем парике, с преотвратительной наружностью. Все знали его ремесло, говорили ему в глаза: «Ты, пан, шулер! с тобой нельзя играть!» Он на это издавал звук: «хэ, хэ, хэ, хэ?», садился за стол, высыпал горсть червонцев, разламывал звучно обертку колоды, раскидывал ее, как веер, и, пропустив
– Пан, реванж за тобой, – сказал офицер, входя в квартиру пана, который играл в это время на скрипке вариации Плейеля [6] . – Отыгрываться я не хочу; а будем играть пополам.
[6] Плейель Игнац (1757 – 1831) – немецкий композитор. Его квартеты для скрипки и фортепианные сонаты пользовались широким распространением.
Желынский, положив скрипку, посмотрел вопросительно на офицера.
– Ну, пан, хочешь вместе, идешь на половину?
Желынский отдул губы и сделал знак, что он не понимает этих слов.
– Послушай, пан, ты со мной не церемонься; ты меня обдул, а я тебя отдую, мне все равно; я проиграл тебе ремонтные деньги! Ты должен меня вывести из беды.
– На чужие деньги не должно было играть.
– Знаю я сам это; да ведь ты, бес, попутал меня; так и распутывай.
– Но… с кем же играть?…
– С кем?… Э-гэ! колокольчик!…
И самом деле колокольчик звякнул, на улице хлопанье бича ближе и ближе.
Желынский и офицер бросились к окну.
Дмитрицкий катил в роскошной коляске, прислонясь к боку; белая фуражка, по обычаю, набекрень.
– Какая прекрасная венская коляска! Кто это такой?
– Вот выигрывай, пан, эту коляску.
– Хэ, хэ, хэ! не худо бы. Здесь, подле, остановился; надо бы узнать, кто такой. Яне! гей, Яне!
– Не беспокойся, это мой сосед. Хочешь с ним познакомиться?
– Почему ж не так, всякое новое замечательное лицо составляет особенно приятное знакомство.
– Так приходи же ко мне через полчаса, слышишь?
Желынский кивнул головой в знак утверждения, а офицер отправился к себе.
Дмитрицкий был уже встречен Пейсою и охорашивался в зеркале.
– Какая ты миленькая евреечка! а?
– Нравлюсь я вам?
– Да как же? чудо что за глазки! а?
– Вам, может быть, чаю угодно? у нас самый лучший чай.
– Чаю, чаю! о, какая хорошенькая! тебя как зовут?
– Пейса.
– Пейса!
– Позвольте, я сейчас принесу чай; как прикажете: с самоваром подать или просто?
– Как хочешь.
И Пейса вышла торопливо в свою комнату собирать чай.
– Чудо жидовочка! – повторил Дмитрицкий, расхаживая по комнате и крутя усы, – а городишко, кажется, не лучше Могилева… а я думал черт знает что!…
– Прикажете сливок и сухарей, или с ромом будете пить? У нас ром самый лучший, ямайской.
– С чем хочешь… Поди, поди сюда!
– Сейчас, я только приготовлю чай.