Приключения порученца, или Тайна завещания Петра Великого
Шрифт:
– Это как – это?
– Ты же батюшка хочешь по правде, от сердца, что бы сказывал?
– Ну да, да говори, ты чёрт, черномазый, не тяни душу-то, а то как приступ опять прихватит и обсказать не успеешь.
– Я вот как, батюшка, думаю, что державы европейские превосходят нас народом. Во Франции сорок мильёнов проживает, и все они люди свободные, рабы у них токмо на плантациях в странах заморских. Вот эти свободные люди державу и образуют. Сколько нужно нам крестьян, что бы 100 пудов зерна получить? Десять. А во Франции два. А у нас земли-то получше ихних будут и поболе. Особливо в Малороссии. А почему? А потому, что там
– Ты хочешь людишек чёрнопашенных от крепости освободить? А кто ж тогда работать будет, и на что дворяне жить будут?
– Я думаю, что людям надо землю дать, да волю, а для нужд государственных с них налог подоходный собирать. Не подушный, а подоходный. Это первое.
– Ну а второе? – Пётр явно озлился, глаза стали маленькими буравчиками, ласковая улыбка сползла с лица – «Ну а второе, что?
– Вторя наша слабость – это продолжение твоей силы. Ты, Ваше Величество, гениальнейший человек. Такие на тысячу лет, может один и рождается. И вся Империя, Держава наша, на тебе одном и держится. Ты ошибся – катастрофа! Тебе же никто не смеет перечить. Негоже тебе, государь во все дела вникать…
– А скажи-ка мне Абрашенька, почему мои подданные, друзья, соратники, все сплошь ворами оказались? Почему так воруют и казнокрадствуют? Самые надёжные, на кого боле всех рассчитывал, самые воры и оказались. Я энтого никак и в толк не возьму, мой ум отказывается этого понимать!
– Про то мне не ведомо. Крадут же везде, и во Франции, и в Гишпании, и в Порте. Я полагаю, что не наедятся в душе слуги твои, что такая жизнь, как сейчас, навсегда будет. Вот и запасаются впрок. А немцы, что на службе у тебя, глядят на Россию, как на жирный дармовой пирог, который надо быстрее съесть, ухватить. Но думаю, что всё идёт от рабства. Ведь если человек свободный, то все богатства ему и принадлежат, как у себя-то красть! Но точно ничего не могу сказать. Но вот я, например, не краду и не мздоимствую, а за других не могу сказать.
Пётр снисходительно улыбнулся и ласково потрепал слабеющей рукою Абрама по щеке.
Поговорили ещё про международную политику, про Европейские дела. Пётр настойчиво выпытывал у Абрама, что он думает о союзниках, бывших и нынешних. Абрам ответствовал, что со времени, как Россия, благодаря гению Государя, стала обладать силою неимоверною, и стала гегемоном на всём Европейском континенте, союзников у России среди великих держав не осталось. Европа убоялась покорителя шведов и ныне строит планы по обузданию российской экспансии. Поэтому де надобно ориентироваться России на малые государства, коие видят в могучей России защиту и покровительство. Особо Абрам напирал на враждебность и коварство британцев, для которых Россия стала главным соперником на континенте.
– А как ты понимаешь наше место в мире? Нам с Европою идти, или взор свой на Восток обратить, на страны басурманские? Я вот думаю, что мы должны быть с Европою, частию её, аки Германия, али Швеция и жить по ихнему, по ихнему укладу. Да что-то не залаживается дело быстро. Мы всё назад пятимся, да на восток оглядываемся. Почему это так?
– Да ты батюшка государь и сам ответ-то знаешь. А пошто меня пытаешь, али я провинился в чём перед тобою?
– Ответствуй немедля, и по прямому молви, как думаешь! Мне этот совет требуется, совет молодых да умных, смены нашей. От ентова зависит, как Россия дале жить будет. От вас зависит,
– Я так полагаю, Ваше Величество, что мы, Россия, не Европа, и никогда ею не сможем быть. У нас другая гиштория, другой народ, вернее народы. Но мы и не Восток. Мы Россия, мы – это целый континент. И к нам все народы тянуться будут, аки к солнцу, ежели свет правды и справедливости нести будем. Ведь Европа вся по крови почти одно и тож. Всё немцы, германцы то бишь. Что французы, что голландцы – суть один народ. А у нас все разные, и все хотят в России жить. И православные и басурмане, и ляхи и жиды. Всем она, Россия твоя, стала матерью. Я думаю так. Уж не прогневайся, батюшка.
– Что ж ты, поганец черномордый, мечту мою убиваешь! Я так мечтал, что бы Россия стала Европою! Но давно уж понял, и ты сказал правду, сказал, что я сам уже понял. Молодца, Абрашенька! Я так рад, что смог воспитать такого сына! Это мне зачтётся на том свете, за все грехи мои кровавые…
Рассудительность и глубина понимания Абрамом государственных дел поразили Петра. «Сразу видать – моя кровь, умница, и скромен, не кичиться своим умом. Такого и в канцлеры определить не в убыток – подумал про себя Пётр.
Он приказал явиться Абраму в это же время и на следующий день.
В этот же день, уже в полночь, когда государь спал, в рабочем кабинете у императрицы, Екатерины Алексеевны, собрались для обсуждения текущих дел Меньшиков и Пётр Толстой. Был также приглашён и Алексей Синельник, для отчёту положения дел в гвардии и обсуждения дальнейших планов, как бы Тайная Вечеря. Императрица отослала всех своих слуг и фрейлин (большая часть которых шпионили за нею, будучи завербованными Ягужинским).
Мутно горели и чадили свечи в золотых, массивных подсвечниках, озаряя тусклым светом высокую залу. Кабинет был обставлен безвкусно роскошной, разнотипной и массивной италианской мебелью, резные столики, массивные бюро, пуфики и диванчики. Окна завешены пурпурными бархатными шторами. На стенах висели картины великих голландских и итальянских мастеров. В углах горели печи, дрова потрескивая, плохо обогревая кабинет. Вся эта роскошь диссонировала с обликом обитателей. Это были простые крестьянские лица, на которых напялили европейское платье. Парики им шли, как клоунские колпаки, а роскошный наряд Екатерины резко контрастировал с её необъятной, невероятно расплывшейся фигурой и потным красным лицом, с пробивающимися чёрными усиками. Толстой неустанно дымил своей голландской трубкой, дополняя эту адскую картину клубами сизого и вонючего дыма.
Разговор был не долгим и очень напряжённым.
– Батюшка, Александр Данилович, друг любезный, а не рискуем – ли мы попасть в гнев Петечкин? Ведь он давеча на поправку пошёл уж. Ох и рискуем же мы! Ох страшно! Как поправиться, да прознает про наши дела? Ой быть нам всем на плахе! Али на виселице висеть…!
– Государыня, мы уж таких делов наворотили, что нету нам пути назад Неужто батюшка Мин Херц, простит тебе и мне, что мы содеяли. Я уж и всю казну на себя перевёл, да и гвардия мне подчинена стала. Ведь так, казак? Моя гвардия уже стала, али какие сомнения имеются? Правду кажи! Сейчас каждая промашка обернётся нам всем пыточной да плахой. Не должен, не может государь из болезни выйтить! Не можем мы себе ентово позволить. Ведь жизню свою защищаем!