Приключения в Америке

Марриет Фредерик

По сигналу, данному с берега дамами, удочки были заброшены, и почти в то же мгновение оглушительное «ура» сотни голосов возвестило, что нажива была схвачена прежде, чем достигла дна, и каждый рыболов считал себя выигравшим пари. Но кто его выиграл в действительности оказалось невозможно определить, да об этом никто и не думал, так как все были увлечены ловлей. Разнообразие рыбы равнялось ее изобилию: окуни, гольцы, луна-рыба, пеструшка и десятки других пород. В какие-нибудь полчаса мой челнок был полон до краев; и я, без сомнения, пошел бы ко дну со своим грузом, если б не сдал его на запасную лодку. На берегу и в челнах царило шумное веселье, разнообразившееся время от времени комическими эпизодами, возбуждавшими

общий хохот, так как об опасности не могло быть и речи.

Ближайший ко мне челнок был до того переполнен, что борта его возвышались над водою только на два дюйма: в нем сидели англичанин-турист с негром. Так как рыба продолжала ловиться, то их положение становилось решительно трагическим, челнок положительно тонул, и они громко звали запасную лодку. Она быстро приближалась и находилась уже не далее пяти ярдов, когда какая-то крупная рыбина дернула удочку англичанина так неожиданно, что он потерял равновесие и шлепнулся на левый борт челна.

Негр, желая восстановить равновесие, подался в противоположную сторону; к несчастью, та же мысль пришла в голову и его белому спутнику, который быстро перевалился через рыбу на правый борт. Челнок перекувырнулся, и все — рыба, удочки, рыбаки — очутилось в воде. Все хохотали, как сумасшедшие, когда рыболовы вынырнули на поверхность озера и пустились вплавь к берегу, не решаясь довериться другому челну после своего купанья. Остальные продолжали удить до половины десятого, когда солнце стало припекать так сильно, что заставило нас искать убежище в палатках.

Если сцена на озере была полна оживления, то не менее оживленную картину представляла толпа негров на берегу, принявшаяся чистить, потрошить и солить рыбу. У каждого имелся рассказ о грандиозной рыбной ловле, в которой какому-нибудь «Самбо» удалось изловить чудовищную рыбину в милю длиной. Девушки ахали и ужасались, мужчины подмигивали и старались сохранить серьезный вид, плетя небылицы, которым позавидовал бы сам барон Мюнхгаузен.

Возобновление ловли положило конец их выдумкам. И на этот раз она была так же удачна, как утром; а на закате солнца мы вернулись домой, предоставив нашим неграм солить и укладывать рыбу в бочонки.

Спустя несколько дней я простился с господином Куртенэ и его прелестной семьей и вместе с лошадью поместился на пароходе, шедшем в Сан-Луи, куда мы прибыли на следующее утро.

Сан-Луи столько раз описывался путешественниками, что мне нет надобности останавливаться на нем. Замечу только, что мое прибытие туда произвело сенсацию среди жителей, которым торговцы Дальнего Запада насказали чудес о богатстве шошонов. В течение двух-трех дней я получил сотню или более предложений от разных спекулянтов «устроить экспедицию против западных индейцев, перебить их и овладеть их сокровищами». Разумеется, я не счел нужным отвечать на эти предложения.

Однажды вечером я получил письмо от самого Джозефа Смита, который приглашал меня ехать к нему немедленно, так как желательно поскорее столковаться о наших дальнейших действиях. Это вполне соответствовало моим намерениям, и на следующее утро я выехал из Сан-Луи, а к полудню приехал в Сан-Чарльз, городок на реке Миссури, населенный исключительно французскими креолами, мехоторговцами и трапперами. Здесь я впервые увидел паровой паром и, признаюсь, не понимаю, каким способом переправлялись в этом месте лошади и фургоны до появления пароходов: могучий поток катит свои мутные воды с головокружительной быстротой, образуя водовороты, способные поглотить все, что в них попадет.

Из Сан-Чарльза я поехал через холмистую страну, пока снова не достиг Миссисипи; но здесь «отец вод» (как называют его индейцы) явился передо мною в совершенно новом виде. Воды его, еще не смешавшиеся с водами Миссури, чисты и прозрачны; берега высокие и напомнили мне окрестности Буонавентуры. В течение двух дней я ехал вдоль реки, но

когда местность приняла гористый характер, снова сел на пароход в богатой и многообещающей деревне Луизиане и высадился на берег в Иллинойсе, где ровная степь допускала быструю езду.

От Сан-Луи до Квинси, всюду, где мне случалось останавливаться, мормонов бранили и называли мошенниками, но от Квинси до Науву мне пришлось слышать совсем другого рода отзывы.

Здесь смотрели сквозь пальцы на фокусы мормонских вождей, ввиду серьезных успехов и завоеваний мормонизма. Джоз Смита признавали выдающимся человеком и замечательным организатором, способным задумывать и осуществлять с железной энергией великие предприятия.

Оставив Квинси, я проехал семьдесят миль по совершенно плоской местности, превосходно обработанной. Я миновал несколько деревень и на второй день достиг цели своих странствий — город Науву.

Этот священный город мормонов и столица их царства лежит в северо-западной части Иллинойса, на восточном берегу Миссисипи.

До поселения мормонов здесь была глухая деревушка, насчитывавшая десятка два домов, но после их водворения в ней превратилась в какие-нибудь четыре года в город с пятнадцатью тысячами жителей.

Большинство домов и теперь простые избы, грубо сложенные из бревен, но есть уже немало кирпичных и каменных построек. Главные здания города — храм и гостиница: ни тот, ни другая еще не достроены.

Мормонский храм — великолепное каменное здание в восемьдесят футов шириной и сто сорок длиной; в нижнем этаже находится купель, устроенная по образцу знаменитого медного «моря» в Соломоновом храме, и поддерживаемая двенадцатью вызолоченными быками. Верхний этаж еще недостроен. Над сооружением храма трудилось все способное к работе население Науву, обязанное посвящать обтесыванию камня или стройке каждый десятый день.

Кроме храма, в Науву имеются паровые лесопильни, паровая мельница и несколько крупных заводов.

Население города довольно смешанное. «Святые» собрались из всех классов общества. Огромное большинство — темные, невежественные и неотесанные люди, которые искренно верят в пророка и его учение. Среди них много рабочих из английских фабричных округов: эмиссары Смита убедили их променять жалкое существование на родине на приволье обетованной земли. Эти всецело преданы пророку и повинуются его приказаниям, как велениям самого Бога.

Руководители этой темной и доверчивой массы, конечно, не разделяют ее наивной веры и примкнули к мормонизму из более практических соображений, убедившись в организаторских способностях Смита, и прельщенные надеждой разделить с ним богатство, власть и славу. Одних манят доходы, обещаемые многочисленными колонизационными, торговыми и промышленными предприятиями; другие лелеют честолюбивые планы на более или менее крупную роль в делах нового «царства», на власть и пышные титулы. Основатель секты проявил глубокое понимание человеческой природы вообще и характера своих соотечественников в частности, не упустив из вида ничего, что могло бы польстить их слабостям. Так, он с успехом утилизировал распространенную в Соединенных Штатах страсть к номинальным отличиям и громким званиям, так странно соединяющуюся с демократизмом. Лица, на которых возложены заботы специально об интересах новой церкви, составляют группу «храмовников» с командорами, гроссмейстерами и т. п. во главе. На случай военных столкновений учрежден «священный легион», члены которого все графы, а начальники герцоги. Имеются также первосвященники, епископы и т. п. Эти ребяческие с виду установления оказывают, однако, существенную услугу мормонизму, привлекая к нему богатых людей из Восточных Штатов, которые отправляются в качестве эмиссаров Смита в Европу, где фигурируют под пышными титулами, вроде Великого Командора, князя Сионского, графа Иерусалимского, гроссмейстера Священной Коллегии и т. п.