Приключения в дебрях Золотой тайги
Шрифт:
Слово Бирякова лучше любой официальной бумаги решало любые торговые споры. Он, Биряков, слыл меценатом и знатоком искусств. Он отпускал немалые средства на открытие новых школ, приютов и гимназий. Музеи и библиотеки по всей Сибири пользовались его покровительством. Благотворительные общества не однажды начинали свои заседания с благодарных речей в честь купца. Однако мало кто догадывался, что неистощимое желание помогать страждущему воспитано было собственным, в общем-то, безрадостным детством. Гимназию Фролу Бирякову заменила суровая школа приказчика Селифонтия, ибо отец желал иметь наследника торгового дела, а не светского бездельника. Институтом стали ярмарки, а школой жизни многодневные
Сейчас Фрол Силыч направлялся к Катаеву, огибая кучки думцев. Катаев заметно волновался, прикидывая, видимо, шансы на успех.
– Николай Миронович, доброго здравия. Настроение, вижу, у тебя не ахти какое, волнение налицо. Эдак сам себе навредишь. С нашим братом-купцом похитрее надо быть. Увидят твою бледноту да нерешительность – подумают, что ты и сам в свою затею мало веруешь. Кто ж тогда денег даст? У торговых людей закон рынка – больше товару продать, да меньше убытков получить. А честно, к примеру, торговать или обманом заниматься, так то ж сугубо от индивидуальности зависит. Так вот у нас, по купеческому-то раскладу. А по-здешнему, думскому, дорогой мой человек, лучше и не думать, как. Вона, стоят, один другого душевнее, а чуть что не так, угрозу личному интересу почуют – сразу в крик. Да ещё какой: мол, Россия в опасности. У них собственный карман, видишь ли, сразу с Россией сливается… Не все, не все, конечно, такие ряженные, но их много. Так что готов будь к любому повороту. Хотя… раз дума гудит, значит, интересно гласным катаевское предложение. Глядишь, и наполнятся твои паруса ветрами…
– Спасибо, Фрол Силыч, подбодрили. Уж который раз то словом, то делом выручаете. Вот и прошлым летом на экскурсию денег давали, а когда музей с библиотекой открывали, так столько книг и приборов отписали! Совсем вы не купеческого нрава.
– Купец я, брат, купец, да ещё какой! Был бы тятька жив, поди удивился бы, какие дела сынок проворачивает. Миллионные! Ему такое и не снилось. Но вот что скажу тебе: сибирский купец – он хоть толк в деле и знает, да живет не одним прибытком. Так что не тушуйся, поглядим ещё, как дело повернётся.
Наконец, зал заседаний наполнился до отказа. Председатель думы, тучный с курчавой рыжей бородой человек, никак не мог успокоить гласных.
– Тишины, господа, тишины прошу! Пора начинать! Господа, внимания и тишины! Начинаем. Суть вопроса всем хорошо известна: поддержать на городские средства предприятие енисейского приказчика Катаева или отказать ему в прошении. Надеюсь, все помнят, речь идёт, прежде всего, о финансовой стороне этого дела. Мнение каждого будет принято во внимание. Господин Катаев, дума готова выслушать вас!
От былой катаевской растерянности не осталось и следа. Он решительно направился к трибуне, чувствуя спиною, что десятки глаз следят за ним. Ему вдруг захотелось взглянуть на публику и в устремленных на него глазах прочесть если не понимание, то хотя бы сочувствие и внимание. Он хотел увериться, что слова, которые собирался сказать, будут поняты и приняты собравшимися.
…Он вдруг остановился в центре зала и обернулся. Всем на мгновение показалось, что Катаев передумал, испугался, но через мгновение почтенная публика прочла во всём его облике неотступность, и попритихла. Все почувствовали, что сейчас будет сказано что-то очень важное для Енисейска и для каждого из них лично.
Катаев уловил этот безмолвный отзыв думцев и решительно продолжил путь к трибуне.
– Господа, сегодня решается важный для меня вопрос. И совсем не потому, что в деле есть предмет моей личной заинтересованности. Я уверен, вы понимаете всё как раз наоборот. Дело исключительно общественное, если хотите, гражданское. Не раз говорил
Дума встрепенулась, зашумели гласные, слышно стало, как сдвигаются стулья, послышались выкрики с мест.
– А вы желаете, чтобы мы более пеклись об интересах купца Базилевского? Отчего он только часть экспедиции финансирует?
– Зачем она нужна, эта экспедиция, ведь корабли Базилевского давно по Тунгуске ходят?!
– Мы – городское собрание, а не клуб меценатов…
Катаев терпеливо слушал.
– Я готов отвечать, господа гласные. Действительно, Базилевский платит только за часть пути. Действительно, у Базилевского здесь свой интерес, касаемый золотопромышленности. Но вам также известно, что эта отрасль терпит сегодня убытки. И вы также знаете, в каком бедственном положении приисковый люд. Голод! На приисках голод! А почему? Короткая летняя навигация. Можно ли её продлить? Можно, но без экспедиции, без новых исследований ничего не получится. Да вам не хуже моего известно – капитаны водят корабли на свой страх и риск. И что может перевезти десятисильный пароходик?! Да, он рискнул без лоций пройти по притокам Подкаменной Тунгуски – Теи, Вельмо – менее девяти вёрст. А длина их 300 вёрст! Так что там за девятой верстой? Жизнь, или вечный холод? Люди, или звери одни?
Зал снова зашумел, а некоторые гласные вскочили с мест, выкрикивая:
– Базилевскому выгодно, а мы изучай пути!?
– Город найдёт, куда потратить деньги!
– Пускай сам и финансирует!
– Грабёж! Городские деньги в воду?
Председатель пытался утихомирить публику. Он тряс своим колокольчиком и охрип, призывая зал соблюдать спокойствие. Куда там! Думцы не на шутку разбушевались. Наконец председательствующий нашёл выход. Он выкрикнул:
– Пожалуйте на выступление, Фрол Силыч!
Думский гомон затих. Теперь уже почтенное собрание подавало одобрительные голоса:
– Вот, Силыч, и скажи всё как нужно…
– Конечно, скажет! Базилевский в прошлом году отказался его хлеб для промыслов покупать…
Биряков медленно подошёл к столу председателя. Он ещё только повернулся лицом к залу, а тишина уже стояла полная. И те, кто его ненавидел за удачливость и фарт, и те, кто уважал за деятельность на общественном поприще, и те, кто получал от него отказы или, наоборот, помощь, – все глядели на купца в оба и приготовились ловить каждое слово.
Биряков ещё какое-то время молчал, глядя исподлобья на собравшихся, словно о чём-то думал. В руках у него была газета. Он сжимал её так, словно пытался выдавить буковки и строки.
– И то правду пишут про нашего брата-купца. Местная журнальная братия Тит Титычами величает. Это значит, что если собственной выгоды нам не видно, то и шабаш, пустое всё для нас дело! Тьфу, господа хорошие, срамно мне за себя, хотя и нет тут моей вины. Но меня с вами не разделяют. Я вашего цеху, одного мы розлива.