Приключения в Красном море. Книга 3(Погоня за «Кайпаном». Злополучный груз)
Шрифт:
В ранней молодости мне приходилось сталкиваться с подобным приемом у людей, занимающих высокое положение. Но этот человек вдобавок отгородился от мира очками, стекла которых скрывают его истинные чувства. Я заметил, что с мужчиной в очках труднее подружиться, а с женщиной и подавно.
Я заявляю о своем намерении приобрести шаррас для экспорта в Африку. Никакой реакции. Начальник таможни барабанит пальцами по столу с отсутствующим видом, словно думает о чем-то другом.
Наконец он отвечает мне по-английски едва слышно.
Он не знает, что Нанабой глухой. Бедный старик
Он встает, давая понять, что разговор окончен, звонит в колокольчик и выпроваживает нас с улыбкой.
Оказавшись на улице, я судорожно глотаю воздух, словно водолаз, поднявшийся из морских глубин. Мне хочется кричать, плеваться, валять дурака, чтобы поскорее отогнать от себя воспоминание об этом кошмарном сне с восковой фигурой, коварным полом и стерильной чистотой операционной.
Нанабой предлагает мне ради экономии прокатиться на «американской железной дороге», так он именует трамвай — обыкновенный желтый трамвай, как две капли воды похожий на все провинциальные трамваи, на которых не указан маршрут, зато неизменно присутствует реклама горчицы, корнишонов и чернил. Данным видом транспорта пользуются только индусы.
В трамвай входят матросы с сампанов, весь их наряд ограничивается узкой набедренной повязкой на веревке вместо пояса. Задняя часть остается при этом полностью оголенной. Они носят серебряные браслеты на правой руке и небольшие медные кольца в верхней части уха. Но, поскольку никто не обращает внимания на их вид, он кажется мне вполне естественным.
Через три четверти часа мы добираемся до противоположного конца Бомбея, где расположена старая таможня — мрачная постройка с толстыми, почерневшими от времени стенами, явно смахивающая на тюрьму. Здание было построено в конце восемнадцатого века и частично в эпоху португальской оккупации.
Привратник сообщает нам, что начальника нет на месте (сейчас время гольфа), но мы можем обратиться к суперинтенданту.
У каждого крупного английского чиновника в Индии есть заместитель из местных, который делает за него всю работу. Нам удалось застать на месте начальника таможни только потому, что в это время он имеет обыкновение пить чай в кабинете.
Какой контраст с новой таможней! Здесь всюду грязь, стены заплеваны и во всех коридорах стоит запах ладана, пряностей, бензойной смолы и жареной рыбы. Мы пробираемся сквозь лабиринт служебных помещений, где за черными школьными партами сидят тысячи писарей. Тут нет ни одной пишущей машинки, все делается от руки, как во времена королевы Виктории.
В конторах, пропахших чернилами и прелой бумагой, стоит адский
Грязный кабинет суперинтенданта скорее напоминает чулан. За маленьким деревянным столом восседает огромный черный туземец с желчным лицом. Он небрежно поигрывает ножом для разрезания бумаг. На полу стоит закопченный чайник с грязными чашками.
Суперинтендант одет в светло-серый костюм английского покроя; на ослепительно белой манишке выделяется желтое пятно от чая. Пуговицы из искусственного жемчуга соединены цепочкой по индийской моде. Уши чиновника проколоты в верхней части, как у матросов в трамвае, но колец в них уже нет.
Он окидывает нас презрительным взглядом, и его тяжелые веки снова слипаются над желтоватыми белками глаз, лишенных признака мысли. Он опирается на стол одной рукой и, наклонив голову, держит свой нож, как скипетр. Не хватает только фотографа, чтобы запечатлеть эту неуклюжую, явно заученную позу.
Нанабой обращается к чиновнику на хинди, и у того сразу портится настроение. Разрезной нож лихорадочно дергается в его руках, голова упрямо качается слева направо: нет, нет, нет. Суперинтендант оскорблен тем, что его приняли за индийца, и мне кажется, что все мои планы рухнули. Короткие, резкие фразы летят мне в лицо, но тут звонит телефон. Он устало берет трубу:
— Алло!.. — И тотчас же преображается: поправляет галстук, изгибается в поклонах, в общем, ведет себя так, словно собеседник стоит перед ним. Гордая маска сползает с его лица, остается лишь отвратительно угодливая улыбка лакея.
Звонит наш недавний знакомый, маленький блондин-англичанин. Речь, видимо, идет о нашем визите, ибо после разговора с начальником таможни индус становится неузнаваемым. Он рассыпается в любезностях и приказывает слуге напоить нас чаем. Слуга приносит на подносе те же самые чашки, которые я только что видел на циновке.
Суперинтендант разъясняет, что если я заплачу пошлину в размере двадцати рупий за фунт, то получу официальное разрешение покупать шаррас. Я возражаю, так как собираюсь приобрести шаррас для экспорта, а не для местного сбыта. С какой стати я должен платить пошлину?
С таким случаем суперинтендант еще не сталкивался. Он погружается в раздумья, и наконец его осеняет: я должен спросить разрешения всего-навсего у вице-короля Индии!
Черт возьми, дело осложняется! Мне не улыбается платить двадцать рупий за фунт вместо четырех, как я рассчитывал. Но тем не менее я напишу вице-королю: лучше обращаться к Богу, чем к его наместникам на земле. Я подам прошение консулу, чтобы он поручился за то, что шаррас будет действительно вывезен и доставлен в Джибути, что не противоречит ни одному тамошнему закону.