Приключения Вернера Хольта. Возвращение
Шрифт:
«Зачем вы ищете со мной знакомства? Чего вам от меня нужно?» Хольт тщетно искал ответа на эти вопросы. Снова им овладела та внутренняя растерянность, которая толкнула его на постыдный эпизод с Каролой. Вспоминались беспощадные, уничтожающие обвинения Церника. Хольт опять запутался.
То, что фрау Арнольд так сурово с ним обошлась, не слишком его обескуражило. Он глупо вел себя. Она — замужняя женщина и не привыкла к тому, что посторонний мужчина поджидает ее на улице. Она, пожалуй, растерялась не меньше его. В дальнейшем он будет умнее и осторожнее. В дальнейшем?.. А разве все не оборвется на этой несчастной попытке? Он чувствовал себя вовлеченным в
Настроение его быстро менялось в эти дни. То фрау Арнольд представлялась ему несбыточной мечтой, она парила где-то на недосягаемой высоте. То его неудержимо тянуло ее увидеть, и он боролся с искушением тут же побежать к ней на завод.
В следующий раз на уроке Блома Хольт был крайне рассеян. Увидев из окна, что фрау Арнольд направляется к воротам, он второпях попрощался и бросился ее догонять, но, к великому своему разочарованию, поспел только к отходу трамвая.
У него было чувство, словно они давно знакомы. Он видел перед собой ее ясное узкое лицо, бледное и немного усталое от напряженной работы. Видел иссиня-черные волосы и юный рот… Он перестал ходить к Блому. Когда он работал, она вторгалась в его мысли, мешая сосредоточиться. Не было еще случая, чтобы женский образ так осязаемо жил в его воображении. Ута, маленькая Тредеборн, Карола?.. Бледные, расплывчатые силуэты, поблекшие от времени, да никогда по-настоящему его и не волновавшие. Другое дело Гундель, ее образ не угасал в его душе; пусть ее временно заслонила другая — любовь к Гундель жила в нем неискоренимо. Об Ангелике Хольт думал нежно и преданно, с сознанием вины; впрочем, он относил ее уже к воспоминаниям, тогда как Юдит занимала все его мысли и чувства. Чего же ему от нее нужно?
Не думай об этом! Постарайся что-нибудь сочинить на случай, если она опять спросит. Сам ты не нуждаешься в ответе. А то еще полезут дурацкие мысли, вроде того, что ты хочешь возместить в своих собственных глазах неудачу с Каролой, или что замужнюю женщину легко завоевать… Не думай и о том, будто надо лишь дать ей почувствовать, что всякое сопротивление бесполезно. Ни о чем не спрашивай! А то еще окажется, что, несмотря на все твое прилежание, жизнь твоя построена на песке. Итак, ни о чем не спрашивай, а то как бы тебе не слететь с пьедестала твоего «я», на котором ты с таким трудом утвердился, а ведь жизнь без ореола собственного превосходства, пожалуй, утеряет для тебя всякую цену.
Когда Церник снова к ним пожаловал, Хольт завел разговор о роли выдающейся личности. Отвечая ему, Церник подчеркнул значение народных масс в истории. Хольт привел в пример такого незаменимого человека, как Мюллер. Церник стал излагать историю рабочего движения в Германии. Тут Хольт привел пример — ну, скажем, Шнайдерайта. При всей своей молодости он занимает на заводе ответственное положение… Церник, как и следовало ожидать, заговорил о Юдит Арнольд.
То, что он о ней рассказал, уже не было новостью для Хольта. Но вот, наконец-то: муж у нее, вскользь заметил Церник, совершеннейшее ничтожество. Служит в сберкассе. Это форменная трагедия: такая женщина — и связана с отвратным мещанином.
Хольт и виду не подал, как взволновала его эта новость. Он выслушал ее безучастно, со скучающим лицом.
— Эх, вы, сено — солома! — взъелся на него Церник. — Что у вас за деревянная физиономия? Или опять начитались Платона?
Он отправился навестить профессора. Слышно было, как они без конца спорили
Хольт в ту ночь долго не мог уснуть. Значит, она все-таки замужем. Замужем за отвратным мещанином. Это трагедия. Она несчастлива. Так он и думал.
На следующий день Хольт пошел к Блому. На этот раз он заблаговременно простился и стал ждать фрау Арнольд у остановки, но она была сегодня не одна. Ее провожал Шнайдерайт, надо же — именно Шнайдерайт. Она вышла из ворот минута в минуту к приходу трамвая. Хольт поклонился ей и уныло проводил глазами уходящий вагон. То же самое повторилось и на другой день, да и на третий она была не одна. Хольт поклонился, и она ответила с подчеркнутым недоумением, видимо удивленная, что он опять здесь. Подошел ее вагон, она уже собиралась войти, но передумала и вернулась на завод, словно что-то забыла.
Возвратилась она уже одна. Она подошла к Хольту и, слегка склонив голову, взглянула ему в глаза.
— Зачем вы меня ждете? — спросила она. — Чего вам от меня нужно?
Отвечая, он чувствовал, как фальшиво и глупо звучит заготовленная фраза: в свое время, в Гамбурге, ему пришло в голову, как многому он мог бы научиться у Мюллера, а ведь она в некотором роде его заместительница…
Она ответила, как и следовало:
— Если все дело в политучебе, почему бы вам не примкнуть к молодежной группе Шнайдерайта?
На этот раз он выдержал ее взгляд.
— Вы поделом меня отчитали. Вся беда в том, что я не умею врать и изворачиваться. Но вы меня ставите в безвыходное положение. Ведь как дело обстоит в действительности — вам тоже не скажешь!
— Ну хорошо: как дело обстоит в действительности?
— В действительности, — подхватил он, чувствуя себя все более свободно, хоть она все так же испытующе и строго смотрела на него, — вы не выходите у меня из головы. Сам не знаю почему. Я даже не задаюсь таким вопросом.
— Чего вам от меня нужно?
— Мне хотелось бы время от времени проводить с вами часок-другой. Как-нибудь пройтись по улице, поболтать о том о сем.
Она удивленно покачала головой.
— Чудеса! — А затем рассмеялась и сказала насмешливо: — Ну, будь по-вашему! Раз я нейду у вас из головы, вы еще, пожалуй, завалите экзамены, а потом я буду виновата. Пройтись по улице? Пошли! Поболтать о том о сем? Извольте, я вас слушаю. — И она снова рассмеялась и пошла с ним рядом, искоса на него поглядывая. — Но больше не лгите. Я терпеть не могу, когда говорят не то, что думают.
— Однако вы недавно рассердились на меня за правду.
— Нет, я на вас не рассердилась, — сказала она. И добавила простодушно: — Я просто к этому не привыкла и растерялась.
— «Мне это непривычно, и сперва я было растерялась от смущенья. Ведь на меня до этого молва ни разу не бросала тени. Мое ли, думала я, поведенье внушило вам столь вольные слова?»
— Что это?
— Гретхен. Фауст заговорил с ней на улице, и она ему потом объясняет, что ей при этом подумалось. Говорят, в каждой немке есть что-то от Гретхен, немецкой Гретхен.
— «Немецкая Гретхен» — звучит пренебрежительно, — возразила она. — Верно?
Они подошли к ее дому, к одной из мрачных менкебергских жилых казарм.
— Послезавтра воскресенье, — сказал Хольт. — Какие у вас на этот день планы?
— Если погода хорошая, я спозаранок уеду в горы. У меня там свое каноэ.
— Возьмите меня с собой, — попросил он.
— Об этом и речи быть не может. Я всегда еду одна.
— Значит, и мужа с собой не берете? — спросил он и понял, что совершил ошибку. Ее лицо замкнулось.