Приключения Весли Джексона
Шрифт:
Сержант, который там был за старшего, предупреждал всех, чтобы не поднимали головы.
– Приказано проводить учения в жестких условиях, так мы и делаем, – сказал он. – Не поднимай головы, знай ползи, по сторонам и наверх не гляди. Оглядываться опасно.
Я заговорил с сержантом, и он мне сказал:
– Между нами говоря, начальство считает, что временами должны быть небольшие потери. Это показывает, что обучение проводится в жестких условиях, а больше ничего и не требуется.
Я спросил его, не попадал ли уже кто-нибудь под пулю.
Он огляделся по сторонам, чтобы убедиться, что никто нас не слушает, и сказал:
– Три случая за то время, что я здесь, – трое
Я спросил его, как это случилось.
– Паника, – сказал он. – Время от времени попадается такой вот чудак, который вскакивает и пытается бежать, но далеко ему, конечно, не уйти.
Тогда я его спросил, почему же пулеметчик не прекращает стрельбы, если кто-нибудь вскочит.
– Все равно не успеть, – отвечал сержант. – Да и не полагается. Черт побери, тут один бедняга заполучил двадцать пуль в живот. Если бы он упал, после того как его первый раз зацепило, его, пожалуй, можно было бы еще спасти, но этот сумасшедший сукин сын вытянулся во весь рост и пялится на пулемет. Я уже думал, он так и не упадет никогда. Представляю, каково ему было, когда он увидел, что все равно никуда не денешься.
Я спросил сержанта, не говорил ли этот парень чего-нибудь.
– Ну да, – сказал сержант. – Он все повторял: «О, мать твою, мать твою», – пока не упал.
Я спросил сержанта, как он думает, в самом ли деле тот испугался.
– То есть как это?
– Ну, – сказал я, – судя по тому, что вы мне рассказали, он не был испуган. Он просто не хотел этого делать – и все.
– Почему?
– Просто ему не понравилось.
– Не понравилось? – удивился сержант. – Должно нравиться.
– Не обязательно, – сказал я. – Этому малому не понравилось.
Тут сержант поглядел на меня с беспокойством.
– Тот, кто позволяет себе подобные штуки, может навлечь беду на других, – сказал он. – Напугает всех до смерти – ничего нет хуже для морального состояния. Когда будешь ползти, изволь держать голову пониже, и никаких глупостей.
– Не беспокойтесь, – заверил я, – Я-то поползу. Я буду держать голову ниже травы. А вот тот парень, по-моему, решил, что это ему не подходит.
– Да почему? – спросил опять сержант.
– Видно, он был из совсем другой армии.
– То есть как это?
– Он был солдатом своей собственной армии. А нашу армию считал неприятельской.
– Чудаков у нас в армии хватает, – сказал сержант.
Глава 39
Весли проползает сто ярдов
Наступил наконец наш черед ползти, и вот мы с Виктором Тоска нырнули под колючую проволоку, а сразу за нами пошли Джо Фоксхол и писатель. Загрохотал пулемет, и писатель заговорил. Он говорил все время, пока мы ползли, но я не берусь повторить его слова, так это было непристойно. Потом я заговорил с Виктором и время от времени кричал что-нибудь писателю, а вскоре к нам присоединился и Джо Фоксхол. А затем и вся наша группа, двадцать один человек, стала кричать и смеяться над всей этой музыкой, даже лейтенант, командир группы, который полз последним. С нами случилась странная вещь – наша собственная армия стала казаться нам вражеской. Это странное чувство, но все равно в нем есть большая доля правды. Когда мы проползли двадцать ярдов, я совсем запыхался, просто чувствую, дышать нечем, а ползти еще так много. Я остановился, чтобы передохнуть, и тогда Виктор тоже остановился, а от этого, конечно, пришлось остановиться и писателю с Джо Фоксхолом, которые ползли за нами. А потом и все позади нас остановились. Впрочем, это было как раз кстати, потому что все уже выдохлись.
Впереди нас ползли одна за другой три пары ребят, которые
– Голову ниже, будьте вы прокляты! Не мешайте другим – голову ниже!
И я опять прижимался к земле и отвечал сержанту вполголоса:
– Спасибо, сержант, иди ты в… со всеми твоими паршивыми заботами.
Мы все ползли, а писатель все ругался и насмехался над нами, над армией, над правительством, над войной, над всем светом, над культурой, религией, искусством, наукой, политикой, над национальностями и расами, над патриотизмом и пропагандой, над империями и республиками, над политическим равновесием, над шпионами, секретной службой, полицией, над тюрьмами, судами, судьями и адвокатами, над банками, страхованием и процентными ставками, над внешней торговлей и дипломатией, над голосованием, газетами и радио, над журналом «Тайм мэгэзин» (который он особенно ненавидел), над риторикой, историей, географией и арифметикой, над системой бесплатного обучения, над рекламой и кинофильмами и над всем, что только есть на свете.
Джо Фоксхол решил не отставать от писателя и принялся возражать, утверждая, что все в мире, наоборот, отлично; не будьте, дескать, так нетерпимы только оттого, что вам приходится ползти на брюхе, хотя ваше тело к этому не приспособлено, – не смотрите из-за этого на все так презрительно, не теряйте веры, умоляю вас, вооружитесь терпением, все это во имя красоты и правды, не отчаивайтесь, ползите, ползите, ползите, – и тут Джо заорал во все горло:
– О черви Вселенной, ползите!
Ну а Виктора Тоска просто тошнило от всего этого, ему было совсем не до смеха, и каждый раз, когда я на него взглядывал, черт побери, у меня сердце сжималось. Я видел, как ему все противно – не само ползание, не эта дурацкая затея, а все это. И я вспомнил тот вечер, когда мы с ним отправились в бар после его возвращения в Нью-Йорк из Рочестера и он заставлял меня обещать, что я расскажу людям про любовь. И, видно, он угадал, что я вспомнил этот вечер, потому что, когда мы проползли уже добрую половину пути, он сказал:
– Не забывай о своем обещании – жена у меня беременна, этого у меня не отнять, – но все-таки не забывай, ты ведь дал мне честное слово.
И, будь я проклят, я ему поверил; позволил себе поверить тому, чему никогда не должен был верить: что он прав, что он не ошибается; что это может стать правдой. Я очень на себя рассердился и сказал ему, чтобы он замолчал, но немного погодя добавил:
– Да ты понимаешь, ведь человек может взять да и сделать так, что вдруг случится что-нибудь такое, что могло никогда и не случиться, понимаешь ты это или нет? Не надо внушать себе, что для тебя все пропало.
И тут же устыдился своих собственных слов, потому что он вдруг засмеялся и сказал:
– Да я же шучу, Джексон, я просто так, смеха ради.
И все-таки я знал, что он вовсе не шутит. Но я решил притвориться, что поверил ему, и мы опять стали кричать писателю и Джо Фоксхолу и смеяться, но мы задыхались, мы совершенно выбились из сил и едва могли двигаться. Но вот наконец мы с Виктором уже по другую сторону проволоки, путь пройден, мы на ногах наконец! Мы стояли и выплевывали пыль изо рта и легких.