Приключения Виконта Адриланки
Шрифт:
— И?
— И более того, Ваше Величество имеет полную власть разрешать или запрещать входить в некоторую часть этого Особняка, который Ваше Величество сделало нам честь — огромную честь — использовать, чтобы заниматься делами Империи.
— Переходите к сути дела, Граф.
— Я уже совсем рядом.
— И?
— Ваше Величество, как я уже сказал, имеет полную власть над некоторой частью Особняка.
— Да.
— Но не над оставшейся частью.
Зарика нахмурилась и сказала. — Сэр, вы говорите загадками.
— То есть Ваше Величество хочет, чтобы
— Капитан, вот уже целый час я не хочу ничего другого.
— Тогда вот, настолько ясно, насколько я в состоянии высказаться: Ваше Величество не имеет права решать, кому можно входить в мой дом, а кому нельзя.
Орб потемнел от гнева — как и, на самом деле, лицо Зарики. — И вы осмелились сказать такое вашей Императрице?
— Конечно, — сказал Кааврен, кланяясь.
Глаза Зарики полыхнули огнем. — Это дерзость.
— Да.
— Сколько времени назад вы вернулись на службу, Капитан? Час? Два? А теперь вы, как кажется, опять хотите быть уволенным?
— Этого хочет Ваше Величество; меня самого это мало волнует.
— Это невыносимо.
— Ни в малейшей степени.
— Я думаю, что вы делаете себе честь спорить со мной, Капитан.
— Ваше Величество обвинила моего друга в том, что он сделал что-то такое, чего он никак не мог сделать, и, более того, изгнала его из-под моей крыши. Неужели Ваше Величество действительно верит, что джентльмен может поощрять такое поведение? И, если так, я боюсь за Империю, которой управляет Ваше Величество, потому что в ней будет никуда не годный двор и еще более худшее управление.
В то же мгновение Императрица вскочила на ноги. — Капитан! Да как вы осмелились!
Кааврен молча поклонился.
— А Гальстэн, он рассказал вам о своем преступлении?
— Он не сказал мне ничего, кроме того, что уходит. Когда я спросил его, он объяснил, что вы уволили его со службы за то, что он якобы открыл некоторые конфиденциальные подробности, которые были доверены ему во время его работы.
— Да, он так и сделал.
— Это невозможно.
— Теперь уже и вы лжете мне? — почти в истерике крикнула Зарика.
— Ни в малейшей степени. Ваше Величество ошибается, вот и все.
Зарика пару раз глубоко вздохнула и выдохнула, напрасно пытаясь погасить свой гнев, а потом сказала, — Скажите мне, сэр Кааврен, вы когда-нибудь разговаривали в таком тоне с моим предшественником?
— Его Величеством Императором Тортааликом? Нет, Ваше Величество, никогда.
— И почему вы осмелились так обходиться со мной, а не с ним?
— Потому что он был слаб, мал и весьма средних способностей. Я имел честь делать для него все, что в моих силах, но он был не в состоянии измениться, стать кем-то другим, так что было бесполезно относиться к нему с уважением.
— Вы называете это «относиться с уважением»?
— Да, называю, и это единственный достойный путь для честного солдата.
Зарика изумленно уставилась на него. — Дайте мне понять вас, Капитан. Вы имели честь распекать — распекать — вашу Императрицу, и вы называете
Кааврен подчернуто утвердительно поклонился.
— И мой предшественник, с ним вы были вежливы и куртуазны, потому что он был слаб, мал и обладал посредственными способностями?
Кааврен поклонился еще раз.
— Черепки и осколки! А если бы на моем месте была моя знаменитая предшественница, Зарика Первая, которая основала Империю, что бы вы сделали тогда? Отодрали бы ее за уши, как меня?
— Я обходился бы с ней с тем же уважением, которое я выказываю Вашему Величеству, и по той же причине.
— И что это за причина?
— У Вашего Величества есть возможность стать великой — по-настоящему великой. Я видел, как вы обходитесь с дипломатами, слышал разговоры с подчиненными, и даже теперь, когда Ваше Величество считает, что с ней обходятся неправильно, не так, как надо обходиться с Императрицей, Ваше Величество пытается контролировать свой гнев и быть честной и справедливой, не обращая внимания на брошенный ей вызов.
— Ваше Величество, — продолжал он, — почему вы так несправедливо обошлись с моим другом Пэлом? Я знаю его почти девятьсот лет. Он никак не мог совершить преступление, в котором вы его обвиняете.
— Это вы так думаете.
— Я настаиваю на этом.
— Вы спорите со мной, не соглашаетесь со мной, и называете это уважением?
— Да.
— Если вы так меня уважаете, почему год назад вы ушли с моей службы?
— Потому что тогда я слишком страдал, из-за по личных переживаний, и не был в состоянии видеть вещи так ясно, как сейчас. Я знаю, что ошибался; ошибался и не был в состоянии удержать Ваше Величество от поступков, не подобающих настоящей Императрице.
— То есть теперь вы собираетесь учить меня править, Капитан?
— Ни в коем случае, Ваше Величество.
Кааврен, уступая одной из тех неподдельных вспышек, рожденных его сердцем, обошел вокруг стола, оказавшись так близко к Ее Величеству, что почти касался ее платья, снял свою шляпу, встал на колени и посмотрел на нее сверкающим взглядом. — Ваше Величество, я потерпел поражение как солдат, иначе Тортаалик был бы жив. Я потерпел поражение как отец, иначе мой сын был бы под моей крышей. Но я никогда не давал повод усомниться в моей верности Императрице или моим друзьям — эта верность, вместе с моей любовью к жене, это все, что у меня есть.
— Я не собираюсь учить мою Императрицу, как надо править. Но я слишком много времени провел при дворе, на поле боя или сражаясь на дуэлях, чтобы не узнать большое сердце; а большое сердце не в состоянии лгать. Ваше Величество, я хочу только служить вам — и делать хоть что-нибудь, чтобы, хотя бы частично, искупить свою вину. Но как я могу жить дальше, если допущу, что мой друг будет обесчестен, и, тем самым, разрешу моей Императрице обесчестить саму себя, если я могу помешать этому? Или, даже если я не смогу, то как я могу не попытаться сделать это. Да, задача невыполнима, но я не могу отказаться от попытки, особенно если мое сердце говорит мне, что это необходимо сделать.