ПРИКЛЮЧЕНИЯ ЮНГИ [худ. Г. Фитингоф]
Шрифт:
— Ну и ползёт! — сказал Виктор, когда они с Митей закончили осмотр судна. — Настоящая черепаха, Знаешь, сколько «Водолей» делает в час?
Митя не знал. Ему всё было в новинку, и даже старенький «Водолей» казался громадным судном. По его мнению, «Водолей» плыл довольно быстро; конечно, не так быстро, как «Змей», но ведь «Змей» маленький, ему легче…
— Не корабль, а тихоход, — ворчал Виктор.
Что правда, то правда. Грузный «Водолей» относился к числу тех кораблей, которые не спешат. Его старые машины дышали спокойно-спокойно, его винт вращался медленно-медленно, и так же спокойно, не спеша шла жизнь на морском грузовике. На широкой палубе «Водолея»
Мальчики за час-другой услышали множество новостей. Они узнали, что тактические занятия продлятся дней восемь-девять и первая часть занятий кончится стрельбами по подвижным щитам на больших скоростях; что линкор «Грозный» идёт под флагом наркома и что у ревизора линкора — заместителя командира по хозяйственной части — большая неприятность: знаменитый кок Кузьма Кузьмич Островерхов вернулся из отпуска с малярией и остался на берегу, а нарком требует, чтобы питание краснофлотцев всегда было сверхотличное; что из всех кораблей флота не участвует в тактических занятиях только эсминец «Быстрый», но, впрочем, «Быстрый» только что закончил ремонт и теперь должен сделать длинную пробежку; что на этом эсминце новый командир Воробьёв, переведённый на Балтику с Чёрного моря; что на линкоре «Грозный» новый артиллерист Ламин, из матросов старого флота, который только что кончил военно-морскую академию; что… Это был целый поток новостей.
Мальчики переходили от одной группы собеседников к другой, слушали всё, что придётся, в конце концов всё перепутали, значительную часть новостей сейчас же забыли и очень обрадовались, когда нашли человека, который рассказывал не новости, а интересные истории.
Это был необыкновенный человек. Он сидел на баке, большой, тёмный и неподвижный, как чугунный, что-то жевал и не отрываясь смотрел вдаль, совершенно не интересуясь, какое впечатление производит он и его рассказы на слушателей.
— Это водолаз, — шепнул Виктор на ухо товарищу. — Вчера мы его скафандр видели.
— Почему знаешь, что водолаз? Выдумываешь!
— Они все такие большие. Я их видел. Я даже разговаривал с ними. Ох, и сильные! Они все борцы и боксёры. Как дадут аперкотом, только держись…
Мальчики уставились на водолаза. Он говорил медленно, солидно и откусывал от ломтя хлеба как раз тогда, когда надо было поставить восклицательный знак.
— Это, конечно, так! У моряков одно море, а у нас, водолазов, два: и сверху и внизу, под волной. Но под волной тоже ничего особенного нет. Некоторые водолазы любят чепуху рассказывать, но я, как комсомолец, знаю, что это враки.
Мальчики, услышав, что он комсомолец, сделали круглые глаза. Такой большой, а комсомолец!
— Я тоже когда-то слушал глупые рассказы, развешивал уши, а потом разобрался, что к чему.
А случилось это, когда я ещё практику отбывал в Чёрном море. Спускали нас по очереди на затонувшее судно. Задачу мы получали простую — достать какую-нибудь медяшку или ещё что… Вода в Чёрном море, светлая, живая, хорошо видно.
И вот распустил кто-то сказку, что по затонувшему судну покойный капитан бродит, службу несёт, иной раз за штурвалом стоит, на мостике. Как раз на ночь глядя услышал я эти разговоры. Словом, ужасные страхи!
Ну, спустили утром
Хожу, а на ют [42] посмотреть боюсь: дураком был.
Всё-таки не стерпел, посмотрел… и к палубе прирос.
Вижу: на капитанском мостике человек стоит, как в тумане. Громадный такой, с мачту вышиной! Стоит и руками перебирает, штурвал ворочает. Увидел я это, сделалось мне плохо, задёргал я сигнальный конец… Уж и не помню, как на палубе бота очутился.
42
Ют — надстройка на корме от борта до борта и до самой кормовой оконечности судна.
Сняли с меня скафандр, спрашивают:
«Чего это ты белый, как бумага?»
«Там, — говорю, — подводный капитан службу исполняет».
«Где ты его видел?»
«На затонувшем судне, на мостике».
Все так и покатились.
«Эх, ты! — говорят. — А ещё комсомолец! Да это же водолаз с другого бота. Глянь, где бот стоит: как раз над ютом затонувшего корабля».
«Не может быть, — говорю, — чтобы свой брат водолаз такой махиной показался».
Тут' мне объяснили по порядку. Второй водолаз работал с солнечной стороны. Он мне солнце загораживал, вот и показался немыслимо большим. А я, в общем, наслушавшись страшной брехни, дошёл до такого позора, что на меня даже в стенной газете карикатуру написали…
Водолаз замолчал. Мальчики побрели дальше и, пройдя несколько шагов, остановились.
ВОЛШЕБНАЯ ГОРОШИНА
Вокруг ящика с консервами сидели на корточках три курсанта военно-морского училища. На ящике лежала карта Балтийского моря. Они по очереди бросали на карту горошину и так же по очереди выкрикивали какие-то названия, отмечая каждый удачный ответ крестиком в блокноте, а если не могли ничего припомнить, ставили нолик. Мальчики охотно приняли бы участие в игре, но оказалось, что это не так просто.
Горошина упала на Кронштадт.
— Беда! — сказал один из участников игры. — Нападений на Кронштадт было много. С чего начнём?
— С первого. Говори дату.
— Тысяча семьсот четвёртый год! — крикнул курсант и поставил крестик.
— Прошла шведская эскадра под командой Депру, — сказал другой курсант. — Ставлю крестик.
— Бомбардировали Кронштадт. Молодая крепость дала отпор. Депру ушёл со срамом. Русские моряки шутили: «Где ну, а где тпру, не вышло дело у Депру». Ставлю два крестика.
— Довольно и одного, — запротестовали товарищи. — Насчёт «ну» и «тпру» ты сейчас выдумал, Урусов…
— Да за такую выдумку трёх крестиков мало! — с лукавым видом ответил Урусов, но замазал лишний крестик.
Горошина снова упала на карту — и опять недаром.
— Гангут.
— Тысяча семьсот четырнадцатый год.
— Русские бросались на шведский флот три раза. Свалились на абордаж. [43] Шведы не выдержали, спустили флаг, сдались на милость русских.
43
Абордаж — старинный способ морского боя, когда суда для рукопашной схватки сцепляли борт к борту.