Приключения Жихаря
Шрифт:
Мара задрал подол длинной рубахи, поглядел на свежую дырку в атласных штанах и схватился за голову. Цыганки окружили его, оттеснив богатыря, залопотали.
«Дело сделано», – сказал себе Жихарь и отдалился за ограду, но красную рубаху из виду не выпускал.
Через какое–то время он увидел, что Мара схватил за рукав купца в полосатом одеянии и с повязкой на голове. Цыган показывал на коня, махал руками.
Купец долго не понимал, в чем дело, а когда понял, запрыгал от нежданной удачи. Чего уж там ему Мара наплел, как сумел объяснить внезапную
Цыган с пестрьм своим и шумным окружением споро собрался и подался прочь, оглядываясь на курицу с песиком.
Налим лизнул купца в ухо и тоже стал обнюхивать.
Жихарь запрыгал на босой ноге к новому коневладельцу:
– Дяденька, дяденька!
Снова в той же последовательности стали появляться ворон, песик, нетопырь, курица и незаметные под ногами, но острозубые мыши. У богатыря даже нашлись и бесплатные помощники из тех, кто заявился на ярмарку просто поглазеть.
Они тоже знали множество смертоносных примет. Купец, у которого, оказывается, в далеком Чуроканде и вправду поздно зацвел персиковый сад, быстро раскаялся в своей опрометчивой покупке и начал высматривать, кому бы сбагрить такого неудобного коня…
Дальше Жихарю и вмешиваться не пришлось – доброхотов было навалом. Он приглядывал издали. Пернатые и четвероногие участники заговора честно отрабатывали обещанную награду. Налим то и дело переходил из рук в руки, всякий раз стремительно теряя цену (хотя каждая сделка и отслеживалась Полелюевыми помощниками, неукоснительно собиравшими все скудеющий налог), и богатырь всякий раз опасался, что нарвется Налим на такого покупателя, который не верит ни в сон, ни в чох, ни в вороний грай.
Такового, к счастью, не обнаружилось.
Последним владельцем Налима стал совсем молодой парнишка из степняков. Он растерянно оглядывался и всхлипывал, поскольку степняцкие приметы, за небольшим исключением, совпадают с лесными. На приобретенного коня он смотрел с ужасом, ожидая немедленной кончины.
– Не плачь, сынок, – великодушно сказал богатырь. – Я тебе найду покупателя.
И повел Налима вместе с плачущим степняком на постоялый двор.
Ярмарочный староста, водяник и Колобок сидели за столом, спорили о чем–то.
Колобок, впрочем, сидел на столе, свесив ножки в новеньких лапоточках.
Юному степняку предложили цену вдвое больше той, что заплатил он сам, так что придраться Полелюй ни к чему не смог, хоть и старался. Добрый Жихарь даже заплатил за парнишку налог с продаж. Полелюй тряс головой, отгоняя наваждение.
– Не головой тряси, а мошной, – тихонько сказал богатырь. – Мы уж, так и быть, про заклад никому говорить не будем, чтобы тебя не позорить, а свидетели, небось, твои люди – не проболтаются…
– Хоть половину уступите, – попросил Полелюй. – Иначе расстанемся врагами…
– Прежде надо было глядеть, – сурово сказал Колобок.
В конце концов сошлись на трети заклада. Староста и тому был рад.
– Ты, конечно, нам на обратном
– Да как вы на меня подумать могли! – вскричал Полелюй. – Да я за столько лет! Да вы! Да я!
– Мировую, – подвел всему итог богатырь.
…На мировую он расщедрился – благо было с чего. Люди на ярмарке удивлялись, что староста среди бела дня перестал надзирать за торгом и сидит в кабаке, словно все прочие, поедая копченого гуся и запивая его ковшами вина и зимнего пива.
Отсутствием Полелюя немедленно воспользовались злодеи, потому что с улицы в кабак стали доноситься возмущенные вопли:
– На море на океане на острове на Буяне стоит железный сундук, а в железном сундуке лежат ножи булатные! Подите вы, ножи булатные, к такому и сякому вору, рубите его тело, колите его сердце, чтобы он, вор, воротил покражу купца Злыдаря, чтобы он не утаил ни синя пороха, а выдал бы все сполна.
Будь ты, вор, проклят моим сильным заговором в землю преисподнюю, за горы Араратские, в смолу кипучую, в золу горючую, в тину болотную, в плотину мельничную, в дом бездонный, в кувшин банный! Будь прибит к притолоке осиновым колом, иссушен суше травы, заморожен пуще льда! Окривей, охромей, ошалей, одеревяней, одурей, обезручей, оголодай, отощай, в грязи валяйся, с людьми не смыкайся и не своей смертию умри!
Крепкий был заговор – такой, что даже людям, не имевшим ни малейшего касательства к покраже, стало не по себе. Каково же тогда приходилось вору?
– Разберутся! – махнул рукой Полелюй и снова начал втолковывать Жихарю насчет каких–то неведомых прямых поставок, от которых Многоборью случится немалая прибыль.
– Хватит о делах! – подал голос Колобок. В пище он и вправду не нуждался, зато вино, оказывается, мог употреблять не хуже человека или водяника. – Выпить вина – прибавить ума…
– Куда тебе еще прибавлять, – сказал Мутило. – И так уже поперек глазу пальца не видишь.
– Нонсенс, абсурд, реникса! – заругался Колобок. – Я на бражке мешан, на крепком меду ставлен!
– Попей, попей – увидишь чертей, – пообещал богатырь.
– Я вас и так вижу который день, – сказал Гомункул. – Всех шестерых.
– Вот сколь светел стал! – изумился Жихарь. – И с чего бы?
– А с того, что лишь дурацкую голову хмель не берет! – не растерялся Колобок. Потом обхватил толстые щеки лапками и затянул:
Вы не вейтесь, враждебные вихри, Над моею больной головой!
Не гнетите, о темные силы, Вы так злобно народ трудовой!
Над седою равниною моря Ветер тучи собрать норовит, Но певец, со стихиею споря, Всех утешит и оздоровит!
Эту песню, подобную стону, Я не с бухты–барахты сложил:
Наблюдал я пучину бездонну, На вершинах, случалося, жил.
Но в какой стороне я ни буду, Не остануся я в стороне:
Помогу угнетенному люду, Он заплачет еще обо мне!
– На мешке с золотом сидит, а сам горюет, – завистливо сказал Полелюй. – Чего плачешь–то?