Приключения Жихаря
Шрифт:
Мало того, из груди волота торчало толстое и длинное древко копья, коим был
он пригвожден к стволу.
«Ух ты! – промолвил молчком Жихарь. – Надежно с тобой распорядились, наверняка…»
Великан, словно бы услышав его, открыл глаз. Око было большое и ярое. Волот
приподнял свисавшую руку и несколько раз двинул ладонью в сторону: дескать,
проходи, не мешай, не до тебя…
Жихарь подчинился и попятился назад, не выпуская дерева из виду. Там еще много чего было любопытного: в кроне примостился громадный орел, а между глаз у орла сидел вылинявший ястреб.
«Во сне ведь человек и думает не так, как наяву», – уговаривал себя богатырь. Он еще разок оглянулся налево – и снова перед ним было, рукой подать, покинутое Многоборье, славный Столенград, как бы разрезанный пилою прямо по избам и теремам. Люди суетливо жили, колотили молотами, щепали лучину, топили печи, а в одной избе лежал на ложе из мехов тот, дышащий Жихарь. Вокруг него шустро шныряли старухи–знахарки, курили травами, поили через воронку неведомыми отварами…
«Нечего озираться, я отрезанный ломоть!» – велел себе герой и долгими прыжками поскакал дальше – ведь там, наверное, тоже что–то было.
Прыгал он недолго, поскольку впереди обозначилась битва – безмолвная и оттого много страшнее, чем бывает на самом деле.
Множество варягов, молодых и старых – старых было куда меньше, – секли друг
друга мечами и топорами, разлетались на куски дубовые щиты, падали убитые
налево и направо, но крови почему–то не было. И не было у северных молодцов
на лицах боевой ярости, дрались они как мальчишки с деревянными мечами –улыбались друг другу, подначивали, беззвучно хохотали при попаденном ударе.
– Вот тут бы и мне лечь окончательно! – решил Жихарь, вбежал в схватку, хотел вытащить из мертвой руки топор, но пальцы сомкнулись на пустоте.
Варяги оставили усобицу, вложили мечи в ножны, начали помогать павшим подняться. На Жихаря они глядели вовсе не добродушно – напротив, споро выстроились в два ряда и погнали богатыря по проходу между двух человеческих стен, поддавая сзади ножнами и обухами топоров, и удары эти богатырь очень даже чувствовал, потому что это были обидные, позорные удары, а позор для воина пуще всякой боли. Хорошо еще, что слова до него не доходили – известно ведь, что варяги большие мастера складывать и хвалебные, и хулительные речи.
А потом варяги сомкнули строй, разом повернулись и пошагали, обнявшись, к высокой каменной хоромине, где хозяин приготовил пиршественные столы.
«Ясно, – подумал Жихарь. – Я ведь не в битве пал, вот они на меня и взъелись… Стыд–то какой – лег рожей в объедки!»
Страдая и сокрушаясь, он добрел до широкой реки. А может, и не реки, потому
что серая непрозрачная вода никуда не текла, да и куда ей течь на такой
плоской равнине.На противоположном берегу богатырь различил деревья опять
же серые, белые и желтые.
«Вот они – Костяные Леса! Бродить мне теперь по ним вечно! Только сперва переправиться надо, а тут ни лодки, ни перевозчика… Да что уж теперь терять, коли тело потеряно!»
С
«Нет, видно, не переправиться мне, покуда не похоронят, – подумал он. – Скорей бы уж им там надоело со мной возиться, отхаживать… Хорошо бы княжеской домовины для меня не пожалели – недаром же я догадался Жупела оттуда вытряхнуть… Да больно–то как! Это бабки, поди, меня каленым железом в рассудок привести пытаются…»
Тут он понял – не услышал, а понял, – что его окликают. Богатырь повернулся
на зов и увидел воина, покидающего седло. Воин был не из крупных, Жихарю по
грудь, а одет как степняк – у него и конь был небольшой, лохматый, с
крупными бабками, самый степняцкий. Шлем у воина был расколот добрым
ударом, и лица сквозь запекшуюся кровь было не разглядеть. Утвердившись на
коротких кривых ногах, степняк одной рукой обнял своего конька за шею, а
другой вытащил большой гнутый нож и ловко перерезал животине шею. Славный
конек упал на траву и забился. Когда кровь вышла и уползла в реку,
принявшую ее с гнусным пузырением, степняк быстро и умело, как никогда бы
Жихарю не суметь, снял с коня шкуру. Потом он расстелил шкуру на траве,
достал из седельной сумы большую костяную иглу, в которую заправлена была
крепкая желтая жила, и протянул ее богатырю, знаками объясняя, что от
Жихаря требуется.
Богатырь пожал плечами, но иглу попробовал взять – она, конечно, в мнимых Жихаревых пальцах не задержалась, упала на траву. Степняк досадливо дернул плечом, подобрал иглу, побросал мясо и внутренности в воду – запахло едой. Степняк лег на расстеленную шкуру, довольно улыбнулся, показав крепкие желтые зубы, завернул края и стал зашивать шкуру изнутри. На Жихаря он уже не смотрел за ненадобностью. Скоро никакого степняка не стало видно.
«Чего он задумал? – удивился богатырь. – Ведь шкура от здешней воды не убережет…»
Тут над головой потемнело, словно бы набежала туча, хотя туч в этих краях водиться не должно. Птица, похожая на давешнего орла – только шея у нее была длинная и как бы побритая, – на лету подхватила шкуру смертоносными когтями, ушла вверх, пересекла погибельную воду и скрылась со своей добычей за Костяными Лесами.
«Сам себя степняцким обычаем похоронил, вот ему и широкая дорога открылась,
– позавидовал, Жихарь. – А мне–то как быть? Чего они там тянут?»
Он подумал и попробовал сделать глубокий вдох. Чуть–чуть воздуху, кажется, захватил. «А, значит, у того Жихаря дыхание слабеет, – сообразил он. – Ну–ка я сейчас постараюсь, приморю свое тело, не вечно же здесь межеумком болтаться в глухом краю…»
И тут он услышал во рту своем страшную горечь, в глазах потемнело, и какой–то безгласный, но неодолимый вихрь подхватил его и понес над серыми равнинами спиной вперед. Жихарь поглядел вниз – к реке подходили какие–то люди, поодиночке и ватагами, кто пешком, кто верхом.