Приключения знаменитых первопроходцев. Африка

Буссенар Луи Анри

Увидев подобные военные предприятия, невольно вспомнишь Троянскую войну…

Армия Самори насчитывала около двенадцати тысяч человек, из которых от силы половина имела кремневые ружья. Кроме них, там были гриоты [456] , рабы, работники, притащившие с собой жен и детей… От кавалерии осталось всего тридцать пять лошадей, отощавших, как скелеты.

Войско набрали кое-как, оно состояло из совершенно разрозненных отрядов, каждый под командой своего вождя. Построения производятся под несколькими сигналами трубы или тамтама; кое-где видны белые флаги — не столько знамена, сколько обозначения места сбора. «Впрочем, — замечает капитан Бенже, — неграм в этих местах почти незнакомо присущее цивилизованным народам чувство чести знамени: негр никогда

не умрет за него…

456

Гриоты — люди особой касты: музыканты и певцы. Они живут на общественный счет, обыкновенно презираемы всеми прочими неграми и вступают в брак только друг с другом. Женитьба на дочери гриота считается неравным браком. (Примеч. капитана Бенже.)

Нет ничего любопытней и мрачней ночи в этом негритянском лагере. Часов в десять — одиннадцать вечера по сигналу тамтама все люди Самори начинают дружно выть, как хищные звери, — если не знать, что это такое, то, пожалуй, испугаешься. Едва они замолкают, как люди Тьебы громко и очень дружно кричат: “Хо!” Сразу слышно, что их много и этот звук исходит из груди настоящих мужчин.

Время от времени весь лагерь беспорядочно вскакивал по тревоге: стоит только поймать шпиона или воришку, попытавшегося обокрасть товарища, как поднимается страшный шум, все начинают палить из ружей — и хотя вы среди союзников, за вашу безопасность никто не поручится.

Как я ни старался исполнить роль посредника между Самори и Тьебой, все было тщетно. Самори был тщеславен и горд; он твердил каждый день, что вернется домой только с головой Тьебы…»

Капитан Бенже сделал все, чтобы добиться мира, и наконец решился уехать. Он всячески просил Самори дозволить отъезд и помочь добраться до Конга. Но Самори не желал ничего слышать: он хотел до бесконечности удерживать Бенже при себе, чтобы устрашить Тьебу одним присутствием французского офицера. Притом Самори ловко распространял слухи, будто отряд Бенже — лишь авангард огромной армии белых, идущей на подмогу.

Капитан ничего не добился от Самори и через посредничество сына его Карамоко — молодого человека, побывавшего, как известно, во Франции. Самори не сдавался и на доводы сына.

Тогда капитан Бенже возвысил тон. Он сильно рисковал, идя на ссору с монархом-дикарем, и благодаря решительному поведению сумел наконец избавиться от замаскированного заключения, в которое угодил благодаря эгоизму Самори. Что бы с ним было, останься капитан до конца злосчастного похода! Он ведь завершился лишь год спустя, причем к великому позору Самори, который вынужден был снять осаду, потеряв большую часть людей умершими от голода, болезней и ран или проданными в рабство (чтобы на вырученные деньги купить лошадей).

Капитан с двумя слугами отправился вперед без всяких средств. В Беногобугу он встретил свой отряд, который в его отсутствие разложился и страдал от голода. С величайшим трудом Бенже добыл провиант, причем сам, как последний из погонщиков ослов, довольствовался скудной порцией — двести пятьдесят граммов риса в день.

В конце концов Луи Гюстав убедился, что на Самори рассчитывать нечего — тот лишь беспрестанно хитрил и обманывал. Бенже покинул его владения и направился на Тенгрелу. Не желая воздать отважному капитану за усилия, предпринятые, чтобы избавить его от позора у стен столицы Тьебы, Самори без проводников и почти без провианта отпустил француза в пустынную страну, где не было никаких дорог, кроме тропок, заросших беспорядочной растительностью. Чтобы не пропасть в гигантских травах пятиметровой высоты, где человек теряется, как букашка в поле пшеницы, приходилось идти гуськом, не ступая ни шагу в сторону и ориентируясь по компасу. Каждый шаг давался с бесконечным трудом.

Но это было еще ничего — отважного путешественника ожидали еще более многочисленные и тяжкие препятствия. Прежде всего — как пройти из владений Самори во владения Тьебы? Одна мысль об этом приводила в содрогание: ведь чернокожие не признают нейтралитета — для них существуют лишь друзья и враги. Что же решит Тьеба? Ведь у него есть все основания считать врагом французского офицера, который еще вчера был гостем Самори. Если вспомнить, как мало ценят чернокожие

тираны человеческую жизнь, намерение капитана Бенже следует признать по меньшей мере дерзким. Как ни опасно было столкнуться с кровожадным дикарем, опьяненным своим небольшим успехом, наш офицер, не раздумывая, отправился вперед. В первую очередь он рассчитывал на знание языка манде [457] — таким образом он мог сам, не прибегая к помощи глупых или плутоватых переводчиков, изложить свое дело.

457

Манде — одно из названий национальной группы мандинго (см. выше).

Луи Гюстав вышел из Тион-хи с двумя проводниками — здоровыми парнями, которые бросили его у деревни Тинчиниме, не доходя мили до Тенгрелы. Сразу после этого деревенский старшина, не желая ничего слушать, приказал путешественнику повернуть назад немедля — иначе на него нападут с оружием. Бедный Бенже под проливным дождем повернул назад вместе со спутниками и животными, промокшими и утомленными двадцатипятикилометровым переходом. Они шли целую ночь, а утром оказались на полянке среди гигантских трав, где можно было немного передохнуть.

На другой день караван вернулся в Тион-хи.

«Мои беглые проводники, — рассказывает капитан, — вернулись в Тион-хи еще ночью и рассказали, будто едва успели убежать, услышав, что нам собираются перерезать горло. Увы! Несчастный белый человек, говорили они, и девять его спутников наверняка теперь лежат зарезанные…

Этот слух быстро разнесся, оброс подробностями и достиг наконец наших постов на Нигере, а там и Франции. Именно из-за подобного происшествия слух о нашей смерти прошел в Париже и огорчил бедную матушку: шесть месяцев она носила траур по мне».

Капитан благоразумно остался в Тион-хи. Ему удалось добиться дружбы местных жителей и лишь затем, две недели спустя, переправиться через Багое и устроиться в Фуру, в землях сенуфу [458] . Этот народ отличается умом; он населяет государства Тьебы, Фоллоны, Тенгрелы и даже часть Уородугу. Как ни удивительно, туземцы, несмотря на частое общение с подданными Самори — манде, не знают их языка, а говорят на совершенно особом, понятном только им, почти односложном. Они искусные земледельцы, добрые скотоводы и к тому же — хорошие ремесленники, умеющие обрабатывать металлы и лепить сосуды из глины. Гончарные изделия изящны и замечательно расписаны; кастрюли, сковородки и котелки, выкованные из одного куска железа, говорят о хорошем вкусе и ловкости.

458

Сенуфу — народ, живущий на севере Кот-д’Ивуара, а также в соседних районах Мали и Буркина-Фасо и относящийся к негрской расе. Общая численность — 2,8 млн. человек. Сенуфу говорят на близкородственных языках, входящих в конго-кордофанскую семью.

Религиозные обряды, развлечения и церемонии необычны и носят отпечаток подлинной оригинальности. Причудлив похоронный обряд: скорбь выражается по меньшей мере странным образом. Как только приходит весть о смерти, в деревне, где жил покойный, и в окрестностях начинают палить из ружей, рекой льется просяное пиво, деревенские музыканты — своего рода дикий деревенский орфеон [459] , страшно нестройный, играют как можно громче, чтобы шумом звуков заглушить горе тех, кто плачет об усопшем. Музыкально-алкогольная вакханалия происходит прямо рядом с трупом, которому также приносят еду и питье, и продолжается несколько дней — сколько выдержат пьяницы и музыканты. Затем траурный праздник заканчивается, покойника обряжают в белый саван, завертывают в циновку, и двое сильных мужчин кладут его на голову и отправляются предать земле. Перед ними с воплями идут женщины и машут в такт коровьими хвостами.

459

Орфеон — здесь: струнный клавишный инструмент, в котором звук образуется при задевании струн специальным колесиком.