Приколист
Шрифт:
– Братва, да это ж нефтяник!
Бутылка немедленно схватил Клима за ворот рубашки, но Кабан негромко рыкнул:
– Не трогайте его! Он не виноват. Нашу нефть опаринские перекупили.
Клим глупо заулыбался и закивал головой.
– Смерть опаринским, – предложил кто-то.
Откуда-то сверху на стол спустилась очередная бутылка. Клима качало
– А где… – спросил Клим у Кабана, но забыл фамилию редактора и, обмакнув указательный палец в стакан с пойлом, начал выводить на столе каракули. Кабан догадался.
– Редактор? Его в психушку увезли.
– За что?
– А он всех своих уволил и начал в газете давать какой-то бред. Мы читали – ни слова не поняли. Быр-мыр-кыр… Так иногда Васек говорит, когда слишком много выпьет. Да, Васек? – И Кабан весело потрепал по затылку Подлого Шакала.
Стол ожил и начал, как муха, чистить свои ножки. Лампочка под потолком закачалась. Прямоугольная амбразура приняла форму сердца. «Вот бы о чем в книжках писать!» – с жалостью подумал Клим и выпил из стакана Кабана.
– Смерть опаринским! – снова выкрикнул кто-то, но на этот раз громче.
Его тотчас поддержали:
– Смерть! Смерть!
Все посетители кафе мгновенно превратились в ополченцев. Кабан воинственно взревел и опрокинул стол. Стакан вместе с Бутылкой принялись выдирать из него ножки. Амбразура закрылась толстой броней. В стену полетела посуда.
– Смерть опаринским!!!
Клим даже не почувствовал, как с потоком добровольцев оказался на улице. На его глазах формировались роты, батальоны и полки. Замелькали над бритыми головами ножки столов и стульев, палки, цепи и доски.
– Держись, братишка! – сказал ему кто-то на ухо, но Клим не внял совету и рухнул на землю. Какое-то время он пытался догонять уходящее войско на четвереньках, как служебная собака, но скоро выдохся и упал под кустом.
Сколько он там пролежал – не знает никто. Но когда он открыл
Калитка была закрыта со стороны двора на крючок, но Клим снял его кредиткой, просунув ее в щель. Он поднялся на крыльцо, постоял там немного, погладил себя по голове, откашлялся и постучал в дверь. В окне вспыхнул свет, по белой занавеске скользнула тень. Клим услышал шлепки босых ног. Дверь чуть приоткрылась, и со двора в образовавшуюся щель беззвучно и ловко шмыгнул мокрый, нагулявшийся по росе кот. Дверь распахнулась шире, и Клим увидел перед собой Таню. Она стояла перед ним босая, в белой ночной рубашке на тонких бретельках. Девушка показалась Климу невероятно красивой.
– Привет, – веселым голосом произнес он. – А я уже вылечился.
Таня смотрела на него так, будто не узнавала. Потом подняла руку, как если бы хотела поправить скошенную подушкой прическу, и влепила Климу пощечину. Ее ладонь была в соприкосновении с его щекой всего мгновение, но звон и жар долго не проходили.
– Пошел вон, подонок, – тихо шепнула Таня и закрыла перед носом Клима дверь.
Клим так и сделал. Он выбрался на улицу и побрел под уклон, но не потому, что это направление его чем-то привлекало. Просто вниз было идти легче, и Клим уподобился старой автомобильной покрышке, спущенной с горки. Так он брел долго почти в кромешной тьме, спотыкаясь о заструги из высохшей глины, пока не вышел в степь.
И пошел мелкий противный дождь, и черное, зареванное, вдовье небо накрыло все собой, и мокрые вороны, хлопая крыльями, вяло и безысходно закаркали на тяжелый больной рассвет, и закрыли они собой редкие огни печального поселка.
Скучно на этом свете, чуваки!