Прикоснись ко тьме
Шрифт:
Затем оглядел свое новое тело. Чтобы увидеть спину, он повернулся ко мне, и я ахнула. Луи Сезар был сложен, как молодой бог, и столь же красив. Словно в комнату залетел оживший ангел эпохи Ренессанса.
– Так это и есть знаменитая маска? – сказал Мирча, снимая с зеркала полоску черной материи, и приложил ее к лицу. – Историческая ценность, между прочим.
– Может быть, расскажешь о Луи Сезаре? – попросила я. – Или мне самой отгадывать?
Мирча рассмеялся и отбросил маску.
– Пожалуйста, – сказал он и присел на краешек низкого комода, стоявшего возле зеркала.
Жаль, что он не счел нужным хоть что-нибудь на себя накинуть. Я, конечно, старалась взять
– Ну так вот, слушай, если тебе интересно. Его отцом был Джордж Виллерс, которого ты знаешь под именем герцога Бэкингема. Во время своего визита во Францию он соблазнил королеву Анну Австрийскую, жену Людовика Тринадцатого. Видишь ли, Людовик предпочитал мужчин, отчего королева считала себя самой несчастной женщиной на свете, кроме того, у нее не было детей. – Мирча ненадолго задумался. – Так что очень может быть, что это она соблазнила герцога, а не он ее. Как бы то ни было, Анна забеременела. Видимо, Людовик о чем-то догадался, поскольку категорически отказался передать трон бастарду, в чьих жилах к тому же текла английская кровь. Однако Анна уже провозгласила его наследником престола, полагая, что лучше наследник-бастард, чем вообще никакого, тем более что никто не знал о его истинном происхождении.
В моей памяти начали понемногу всплывать уроки истории. Где-то я уже об этом слышала… А Мирча тем временем продолжал:
– Вскоре королева родила еще одного сына. Ходила молва, что его отцом был главный советник Анны, кардинал Мазарини. На этот раз обошлось без скандала; возможно, Людовик и сам понял, что без наследника ему не обойтись. В результате мальчик был провозглашен королем Людовиком Четырнадцатым. Однако его вовсе не радовало наличие сводного брата, который к тому же был очень похож на герцога Бэкингема. Во-первых, это ставило под сомнение добродетель королевы-матери, а во-вторых, вызывало подозрения по поводу его собственного происхождения, а следовательно, и права на трон.
– «Человек в железной маске!» – наконец-то вспомнила я. – В детстве я читала эту книгу. Но ведь все это выдумка?
Мирча пожал плечами.
– Дюма – писатель, а не историк. Он изображал события так, как ему хотелось, к тому же в те времена ходило много разных слухов. Короче говоря, король Людовик заточил Луи Сезара в темницу, под страхом смерти велев тюремщикам держать его в покорности. А чтобы сделать урок еще нагляднее, велел отвезти Луи Сезара в одну из самых страшных средневековых темниц Франции – подземелье замка Каркассон. В этой темнице король держал тех, кто хоть раз осмелился ему возразить. Но однажды утром, в тысяча шестьсот шестьдесят первом году, одна из самых мощных крепостей Средневековья внезапно опустела – все ее тюремщики и стражники были найдены мертвыми. С тех пор она так и стояла заброшенная; постепенно крепость развалилась, и никто не стал ее восстанавливать.
– Но Луи Сезар говорил, что в том году он еще находился в крепости! – сказала я, беспокойно оглядываясь.
Только этого сейчас не хватало – чтобы в комнату ворвался маньяк-убийца в сопровождении толпы вооруженных копьями и вилами людей.
– Да, за много лет он повидал много разных тюрем, – не обратив внимания на мои слова, спокойно продолжал Мирча. – Его освободили только после смерти брата. Наконец-то он смог снять свою черную маску, которая скрывала лицо, удивительно напоминавшее лицо некоего самовлюбленного герцога, чьи портреты красовались почти во всех королевских дворцах Европы. Луи Сезар говорил мне, что надевать железную маску ему стали после того, как он стал вампиром, да и то только во время переезда из одной тюрьмы в другую. – Мирча усмехнулся. –
Я нахмурилась; сейчас было не время для шуток. Подняв с пола халат, я бросила его Мирче.
– Оденься. Нужно убираться отсюда.
– Я же сказал тебе, Кэсси, не паникуй, – ответил Мирча, поймав халат в воздухе. – Они придут сюда, а когда мы покончим с сивиллой, то освободим моего брата.
Я заморгала. Может быть, я ослышалась?
– Что ты хочешь этим сказать – «покончим»? Ее похитили, Мирча! Наверное, сейчас ей не лучше, чем мне.
Мирча вновь пожал плечами; его холодное равнодушие начинало меня пугать.
– Сивилла – наш враг, к тому же на ее счету смерть многих сенаторов. – Увидев выражение моего лица, он немного смягчился. – Прости, я все время забываю, что ты не вампир. – Это слово он произнес на румынский манер, и все же оно подействовало на меня как удар молотком. – Она наша главная проблема. Если ее не будет, никто больше не сможет перемещаться во времени, и, следовательно, опасность будет устранена.
Я встала и принялась собирать разбросанные по полу предметы женской одежды, попутно размышляя, что бы такое ответить Мирче. Я вспомнила о четырех убитых стражниках Сената. Должно быть, они прослужили у консула не одну сотню лет и были ее верными слугами, раз уж им позволили охранять зал заседаний. Они ни за что не напали бы на консула, если бы в дело не вмешались сивилла и такой могущественный маг, как Распутин. И уж конечно, стражники никогда не осмелились бы убивать меня на глазах у Сената, если бы кто-то не воздействовал на их волю. Впрочем, это их не спасло.
Законы вампиров просты и исполняются не менее строго, чем законы людей. Никому не интересно, почему ты сделал то-то и то-то. Если ты виновен, отвечай. Если ты поссорился с чужим хозяином, за тебя может вступиться твой хозяин и уладить вопрос – если, конечно, ты того стоишь – путем дуэли или выкупа, но если ты прогневал Сенат, тогда за тебя не вступится никто и никогда. Выше Сената власти нет.
Примерно через минуту я оставила попытки определить, как нужно надевать те дамские вещи, что я нашла, и накинула на себя лишь прозрачную нижнюю сорочку; не ахти какая одежда, но лучше, чем ничего. Затем, забравшись под кровать, я достала оттуда дамские туфли и с удивлением принялась их разглядывать. Надо же, оказывается, высокий каблук – вовсе не современное изобретение. Непонятно, как женщины носили это пыточное устройство в течение нескольких столетий?
– Может быть, тебе помочь, dulceata? – спросил Мирча, держа в руках старинное цветастое платье. – Давненько я не помогал даме одеться, но, кажется, что-то еще помню.
Я прищурилась. Еще бы он не помнил. Можно себе представить, через сколько будуаров он прошел. Это за пятьсот-то лет!
– Ты забываешь, – сказала я, всовывая руки в рукава, – что даже если сивилла умрет, во времени все равно останется брешь.
Теплые руки Мирчи одернули на мне платье. Затем он поправил декольте и нежно провел рукой по моей груди.
– Пифия стара и больна, Кэсси. Она долго не протянет.
Я взглянула ему в лицо. В его глазах читались и нежность, и неумолимая решимость. Мирча желал, чтобы я приняла его точку зрения, но при этом упорно не хотел знать мою. Он уже все решил: найти сивиллу, убить ее и вернуться домой. Практично и жестоко.
– Но я-то еще поживу, – напомнила я. – Или ты и меня собрался убить, когда освободишь Раду?
Мирча вскинул на меня удивленные голубые глаза, но в них не было той наивности, что читалась во взгляде Луи Сезара. Повернув меня спиной, он принялся завязывать шнурки на корсете.