Прикосновенье

Ваншенкин Константин Яковлевич

И, закурив, садился в стороне,

Как будто знал особенное что-то,

Доподлинно известное лишь мое.

Но я не знал (и в этом было дело),

Как любят настоящие сердца.

Я был самоуверен до предела

И не был откровенен до конца.

Я делал вид, что мне неинтересно

С девчатами встречаться при луне,

А между тем мне было б очень лестно

Узнать, что кто-то тужит обо мне.

Но потому, что деланно-привычно

Не замечал вокруг я никого,

Мне вслед смотрели тоже безразлично

Студентки института моего.

Однажды, помню, с тощею тетрадкой

Я в институт на лекции пришел.

Был ясный день, и я вздохнул украдкой,

Садясь за свой нагретый солнцем стол.

Косясь на белобрысую соседку,

Которую, признаться, не любил,

Я не спеша тетрадь придвинул в клетку,.

Потом проверил, хватит ли чернил.

Мигнул друзьям, устроившимся рядом,

Успел подумать: «Завтра выходной», —

И в этот миг я вдруг столкнулся взглядом

С веселой однокурсницей одной…

Мы много раз встречались с ней глазами,

Но равнодушны были до сих пор,

И лишь теперь почувствовали сами,

Что не случайно глянули в упор.

Как будто вдруг, заметно еле-еле

Великий врач коснулся наших глаз,

Чтоб мы в одно мгновение прозрели,

Заметив, сколько общего у нас.

Увидел я: не нужно быть искусным,

Стараться красноречьем покорить.

С ней и веселым можно быть, и грустным,

С ней, как с самим собою, говорить.

А все, что было свойственно мне раньше,

О чем пришлось мне нынче рассказать,

Весь тот налет мальчишества и фальши

Хоть не исчез, но начал исчезать.

И это было как столпотворенье,

Как в полночь — свет ликующего дня,

Достойное Филатова прозренье,

Внезапно поразившее меня.

Упала с глаз мешающая сетка,

И яркий мир предстал передо мной,

И даже белобрысая соседка

Мне показалась милой и смешной.

Влюбленная в заслуженных артистов,

Она сидела около окна,

Вся сплошь в таких веснушках золотистых

Как будто впрямь на улице весна…

Быть может, раздавались за стеною

Звонки трамваев, чьи-то голоса.

Не слышал я. Сияли предо мною

Почти родными ставшие глаза.

Раздумье их, улыбку и слезу их

Я так пойму, я так смогу им внять,

Как даже твой хваленый Коля Зуев

Не смог бы, мама, этого понять.

Произносил красивые слова я

И в школе, и порою на войне,

Едва ли даже смутно сознавая,

Какие чувства кроются во мне.

Прошедшая дорогою военной

Была нелегкой молодость моя.

Но тут я глубже понял жизни цену

И смысл того, что мог погибнуть я.

НАДПИСЬ НА КНИГЕ

Я приобрел у букинистов

Книжонку пухлую одну,

Где океана рев неистов

И корабли идут ко дну.

Она была грязна, потерта —

Обыкновенное старье,

Но ей цена была пятерка,

И я в дорогу взял ее.

В ней было все: любви рожденье,

Добра над мраком торжество

И о простуде рассужденья, —

Но как написано мертво!

В тягучей этой веренице

(Проливы, шпаги, парики)

На сто семнадцатой странице

Я встретил надпись от руки.

И в ней была такая сила,

Что сердце дрогнуло слегка.

«Я вас люблю!» — она гласила,

Та рукописная строка.