Прикосновение Хаоса
Шрифт:
— Я чрезвычайно спокоен. — как заворожённый повторил Александр.
— Ты размяк, превратился в кисель. Такие люди приносят много вреда, гораздо больше чем пользы. — разочарованно бросил Заболоцкий.
— Размяк…превратился в кисель. Это, верно. — всё так же безучастно согласился Венский, — От меня тебе больше вреда. И что же ты собираешься делать? Избавиться от меня? Прямо здесь?
Заболоцкий ухмыльнулся. Вид его сделался участливым и он с неглубоким вздохом присел напротив Александра.
— Саша. Я не знаю, что ты себе надумал. Я понятия не имею, что наговорил тебе Ридгер, но я знаю точно, не время распускать сопли и строить
Венский отрицательно кивнул.
— В твоём мире, нет. В твоём мире, используют любую возможность получить выгоду, а затем пускают вход, всё что имеют в запасе. Если бы ты был на моём месте, то скорее всего, воспользовался возможностью, вышел бы отсюда, дождался подходящего момента и ударил бы наверняка. Ударил бы жёстко, но без синяков, что бы ни одной зацепки, ни одного доказательства. — теперь Венский смотрел на куратора с усмешкой, — Но ты забыл, что никто не идеален, и каждый совершает ошибки. И я…и ты…все…
— Всё? — лицо Доктора превратилось в подобие восковой маски не выражающей никаких чувств. — Вижу что ты выходишь из состояния меланхолии.
— Зачем я тебе, Доктор? — неожиданно спросил Венский, — Почему ты так вьёшься вокруг меня?
От напряжения восковая маска на лице Заболоцкого, начала оплавляться, открывая взору Венского истинное лицо, куратора, бывшего куратора, бывшего товарища, бывшего сослуживца известного носившего когда-то псевдоним Доктор, за его умение вытаскивать товарищей из путанных ситуаций.
— Хочешь всё знать? Хочешь сыграть в открытую? Хорошо! — Заболоцкий хлопнул в ладоши, — Давай в открытую! Ты, Саша идеалист, а идеалисты легко управляемы. Ты съедаешь всё, что тебе преподносят, если меню не выходит за рамки утверждённого тобой рациона. Ты даже не смотришь в тарелку, просто жрёшь и не знаешь, что кормят тебя уже кашей без масла, и мясо давно тухлое, но ты не заметишь этого, пока будешь уверен, что на кухне свои ребята, и они не подведут. Ты живёшь прошлым, и не желаешь выходить из образа, который давно никому не нужен. С тобой надо обращаться как с заигравшимся ребёнком, который видит вместо досчатого пола, на котором расставлены его солдатики — поле боя, а вместо оловянных истуканов — героев. Ты фанатик, и пойдёшь на всё за своих идолов.
Венский слушал Доктора и кровь всё сильнее стучала в его висках. Скупой на чувства взгляд начал приобретать окрас и становиться тяжелее и тяжелее.
— Видишь, Венский. — читая его как книгу проговорил Доктор. — Ты даже сейчас, хочешь кинуться на меня, и драться за своих солдатиков. Ты настолько предсказуем, что использовать тебя одно удовольствие. Тебе даже платить много не надо…
Он смотрел на Александра, нагло и цинично. Образ праведника окончательно растворился и оголившаяся сущность больше не нуждалась в прикрытии.
– …Единственное, что меня смущало, это то же, что и привлекало в тебе. Идеалисты не долговечны, они управляемы пока существуют их моральные ценности, а затем….
Венский вскинул брови, последнее высказывание позабавило его. Открытый вызов всегда придавал ему сил и уверенности.
— Значит всё-таки решил избавиться? — он усмехнулся. — Валяй…если конечно сумеешь.
— Саша, Саша… — сочувственно изрёк Доктор, — Твоё простодушие, во
Венский что есть силы сжал челюсти. Ярость…ярость, приходила на смену апатии.
— Не сейчас! Держаться! Не сейчас…. — твердил он себе, не понимая, сумеет ли ещё хоть сколько вытерпеть, присутствие этого недочеловека рядом с собой.
Заболоцкий, на мгновение замер, заглядывая в глаза Александра и подчиняясь инстинкту, нерешительно ощупал свою шею, будто проверяя её на прочность.
— Я хорошо понимаю, что голос разума стирается, когда внутри тебя просыпаются так называемые достоинство и честь. Но подумай о Гале. О проститутке, которая лежит в больнице. Она жива, но может умереть. Бац! И сердце не выдержит нагрузки. Ведь ранение в живот крайне опасная штука. И так уж получилось, что работоспособность её сердечной мышцы, напрямую зависит от твоего благоразумия.
— Ты сволочь! — из уст Венского это прозвучало как приговор. — Тебе всё равно не уйти. У меня есть доказательства, твоей причастности к убийству Славина. Ты не отмоешься.
Заболоцкий с минуту молчал, сочувственно глядя на Венского, затем подошёл к столу и расслабленно, на выдохе уселся на своё место.
— Да нет у тебя ничего, Саш. Если ты про Мишу Данилина, так на него можно не рассчитывать. — Заболоцкий сказал, и тут же поднял руки предупреждая смертоносный порыв своего собеседника, — Стоп…стоп…твой друг жив… и ему пока, ничего не угрожает… пока. Приятель его правда куда-то исчез, а вместе с ним и всё, что Медведь успел вынуть из сети. Так, что пока, он для меня не опасен…пока.
Доктор тяжело вздохнул.
— Саша, Саша. Неужели ты считаешь, что я действительно чудовище?
Венский грубо ухмыльнулся.
— Понимаю. — Доктор кивнул, — Но только почему? Разве тебя не использовали раньше? Думаешь, те кто разжигает войны заботятся о всеобщем благе, а не о личных интересах. А может быть тебе было просто удобно так считать, оправдывая свои действия, написанными на клочке бумаги правилами, с гордым названием «Устав». Чушь! Очередная забава, придуманная прохиндеями, для обработки разума таких идеалистов как ты! На самом же деле, мотивация стара как мир — деньги и власть. Представить невозможно, что несколько тысяч человек берут в руки оружие и добровольно уничтожают друг друга, руководствуясь моралью и принципами. Только такие как ты могут принять это за истину. На самом же деле ими успешно манипулирует небольшая группа дельцов, заботящаяся лишь о личной выгоде. Или ты хочешь сказать, что это не так?
Венский смотрел на Доктора и молчал. Вступать с ним в спор у него не было никакого желания. Подобное мнение он уже слышал, но не разделял его. Прикрывать свои делишки, ссылаясь на непорядочность других, дело грязное и недостойное.
Тогда на войне, он, Александр Венский, выполнял свой долг. Он защищал Родину, свой народ, своих близких, и делал это осознанно и добровольно, не думая о выгоде и наградах. Он был честен с собой и не переступал невидимую грань, пройдя которую, не смог бы оставаться тем кем являлся.