Прикосновение Хаоса
Шрифт:
— Сука! — и Данилин до хруста в суставах сжал кулаки. — Получается, что ничего у нас на эту гниду теперь нет?
— Как сказать. — вздохнул Венский, — Как сказать…конкретных фактов нет, но есть свидетель.
— Есть ли? — грустно ухмыльнулся Медведь. — Если ты про девушку с пулей в животе, так она скорее всего тоже мертва. Зачем Заболоцкому лишний язык.
— Скорее всего да. — согласился Венский, — Но Доктор, насколько умён и расчётлив настолько же жаден и мелочен, он не станет избавляться от вещей, которые могут принести ему хоть какую-то выгоду.
— Выгоду? Какую же выгоду может принести ему эта несчастная? Она же подтвердит, что в
— Она скажет так, как захочет тот, кто больше заплатит, либо тот кто сумеет поставить ей более выгодные условия. И учитывая, то что она до сих пор жива, Доктор считает, что первый вариант единственный.
— Уверен?
— Нет… — Венский не мигая уставился в одну точку, казалось, что он старается сберечь всю свою энергию на процесс мышления, — …Не уверен, но пока есть шанс, надо вытащить её из больницы и сделать более выгодное предложение, а наша общая знакомая, может помочь. Заодно и проверим, какая она Мата Харри.
Данилин недоверчиво покачал головой.
— Ты точно знаешь, что делаешь?
— Надеюсь. — произнёс Венский, буравя пространство застывшим стеклянным взглядом. — Очень надеюсь, что знаю.
Данилин вновь покачал головой.
— Допустим с Доктором мы разберёмся, а Светлый? Как с ним?
— Светлый…Светлый…Светлый…человек из ниоткуда, человек никто…а чем он нам угрожает?
— Как!? — возмутился Медведь.
— А что он сделал? Ведь не он подставил меня в Малине, а Доктор, не он хочет разделаться с Ридгером, не он покончил с Изотовым и твоим юным другом. Если же верить Ридгеру, который тоже не понимает чего нужно Светлому, то можно исключить его участие в махинации с заводом на стороне Ридгера, а если вспомнить что мнения Доктора и Светлого о жизни Игоря кардинально разнятся, то и партнёрство с Доктором выглядит весьма туманным. Месть за брата? — Венский отчётливо вспомнил надменную улыбку Славина перед смертью и его кожа покрылась неприятными холодными мурашками, — Он, что хочет свести меня с ума, довести до самоубийства и таким образом отомстить? Глупо.
— Может быть и глупо, зато юридически недоказуемо. — вставил Данилин.
— Это так, но мы с тобой не можем отрицать присутствия за спиной Светлого могущественной организации, иначе он не был бы так осведомлён и настолько неуловим. Как считаешь, позволит такая структура своим сотрудникам опускаться до личной мести? Не позволит! Это может быть лишь его личная инициатива, а если это так — он банальный психопат, но таких людей даже в нашей службе вычисляют на раз–два. Нет, не мести он ищет, не похож он разочарованного шизика. Скорее всего он действительно представляет интересы правительства и тогда я ему нужен лишь как свидетель, против Доктора и возможно Ридгера, ведь не зря он попросил оставить ему жизнь. А значит он не опасен ни для меня, ни для тебя, значит он скоро объявит свои условия, нам остаётся лишь ждать.
Неожиданно резко Александр повернулся к Данилину и возмущённо, будто только что не находился в состоянии глубокого спокойного раздумья, почти срываясь на крик произнёс, — И что эта за организация — «Альфа и Омега»?!
Медведь, почти убаюканный степенными, почти философскими рассуждениями Венского вздрогнул, от слишком скорой перемены его состояния и слегка заикаясь выговорил.
— Я…я знаю только одну, но…но она вряд ли относится к силовым или правительственным структурам страны.
Глава 49
Игорь давно не находился под обстрелом и тело отвыкло от исключительного по степени риска состояния. Нельзя сказать, что он поддался бесконтрольной панике, но страх присутствовал и с каждой последующей секундой отвратительное, гнетущее чувство, неумолимо въедалось в разум, старательно пытаясь овладеть им полностью, без остатка.
Ридгер выпил, поставил опустевший бокал и вытянул перед собой руку. Мелкая, неуёмная дрожь в пальцах, окончательно вывела его из себя и он с силой сжал кулак, что бы спрятать от придирчивого взора трясущуюся часть своей натуры.
Он никогда раньше не боялся собственного страха, умело пользуясь им как средством самосохранения. А сейчас…сейчас он ненавидел это чувство.
Первым осмысленным желанием, после того как охрана сопроводила его в офис, было желание скрыться, убежать, исчезнуть и теперь, вспоминая низкую, предательскую мысль он презирал себя…презирал, но всё же хотел спрятаться.
Он так давно не находился на самом краю…так давно. Он практически забыл что это такое.
Ридгер никогда не исключал подобного развития событий, но считал, что готов к этому, а всё оказалось не так.
Слишком сытая, слишком спокойная жизнь, верная и привычная практика решения конфликтов через суды и деньги; это отучило от готовности вступить в любую секунду в смертельную схватку и он размяк, расслабился и растерялся, когда нужно было мобилизовать волю и постараться хотя бы не выглядеть жалким и убогим валяясь на полу автомобиля, где он оказался благодаря расторопности водителя, а не собственной реакции на ситуацию.
Он наплескал ещё одну порцию виски и залпом выпил, а затем…затем запусти стакан в стену, так что тот разлетелся на сотни кусочков.
Стало немного легче.
— Неужели я превратился в слюнтяя? — с ужасом подумал Ридгер и от этой мысли стало ещё хуже.
Минут двадцать он методично мерил шагами офис.
Мягкий ковёр с завидной скрупулёзностью поглощал звук его шагов, стараясь не раздражать хозяина, а непокорные часы на стене беспощадно отстукивали бесследно растворяющиеся в вечности секунды.
Сейчас он один, в безопасности, в комфортном офисе и старательно пытается убедиться себя в том, что ничего не произошло. Но ведь произошло! Если бы не случайность, то какое бы ему было дело до дорогого ковра, до надоедливых и упрямых часов, до роскошного офиса, до деньг, да и вообще до всего, что он считает непременным, обязательным условием личной жизни, ведь именно эту самую жизнь он мог безвозвратно потерять.
Раньше он не думал об этом, хотя рисковал чаще, но тогда риск приносил удовлетворение и даже радость. В порой неоправданно рискованных действиях, он находил нечто особенное, то что давало возможность чувствовать себя живым. Это так сильно отличалось от сытого созерцания принадлежащей ему роскоши и возможности заиметь ещё больше, ещё лучше, ещё престижнее, что бы окружающие кидали в его сторону завистливые взгляды и были готовы на любую услугу, ради призрачной возможности хоть раз прикоснуться к его богатству. Раньше он мог открыто смеяться, над неспособностью обстоятельств поставить его на колени, а сейчас отчего-то не мог… не мог, хотя упрямо старался вернуть неожиданно утраченную радость жизни.