Прикосновение полуночи
Шрифт:
– Если ты о человеческой полиции, то да, именно это я и собираюсь сделать.
– Ты откроешь нас людям из-за смерти кухарки и одного человека?
– Не думаешь ли ты, что смерть человека не так важна, как смерть сидхе? – Я посмотрела прямо ему в глаза и порадовалась, увидев, что он осознал свою ошибку. Он припомнил, что я – частично человек.
– Что значит одна смерть или даже две по сравнению с вредом, который твое решение причинит двору в глазах ми-ра? – Он пытался исправить впечатление, и попытка была недурна.
– Ты думаешь, что
Тут он улыбнулся – очень свысока, такой характерной для него улыбкой.
– Разумеется, я считаю, что жизнь благородного сидхе стоит больше, чем жизнь слуги или жизнь человека. Так думала бы и ты, будь у тебя чистая кровь.
– Тогда я рада, что моя кровь смешанная, – заявила я. Я разозлилась по-настоящему и пыталась не дать злости перейти в силу, не начать светиться, не поднять ссору на новый уровень. – От этой служанки, которую, кстати, звали Беатриче, я видела больше добра, чем от благородных сидхе любого из дворов. Беатриче была мне другом, и если сейчас ты не можешь предложить ничего полезнее своих классовых предрассудков, то я уверена, королева Андаис найдет тебе занятие среди собственных стражей.
Его кожа из бледно-зеленой стала попросту белой, и при виде его страха мне на секунду стало очень приятно. Андаис прислала его в мою постель и накажет его, если я его туда не возьму. Накажет и меня, но сейчас мне до этого не было дела.
– Откуда мне было знать, что она для тебя что-то значит, принцесса Мередит?
– Считай, что я тебя предупредила, Онилвин… – Я повысила голос, чтобы меня услышали по всему коридору: —…И вас тоже, кто меня еще не знает! Онилвин решил, что смерть служанки ничего для меня не значит.
Мужчины в дальнем конце коридора повернулись ко мне лицом.
– Когда я жила при дворе, я много времени проводила с малыми фейри. Большинство моих здешних друзей – не сидхе. Вы постарались объяснить мне, что для вас я недостаточно чистокровная. Ну что ж, теперь только себя вините за мою демократичность, столь несвойственную знатной особе. Подумайте над этим хорошенько, прежде чем сказать мне какую-нибудь глупость в стиле Онилвина. – Я повернулась спиной к названному стражу и сказала потише: – Припомни все это, Онилвин, прежде чем опять откроешь рот.
Он буквально упал на одно колено и склонил голову; впрочем, скорее всего он хотел скрыть свою злобу.
– Я во всем повинуюсь принцессе.
– Вставай и уйди от меня куда-нибудь подальше.
Дойл отослал его в дальний конец коридора, и он ушел без возражений, хотя звездочки в его глазах пылали от гнева.
– Я не согласен с Онилвином, – проговорил Аматеон. – Не во всем по крайней мере. Но ты действительно собираешься привести сюда полицию людей?
Я кивнула.
– Королеве это не понравится.
– Да, не понравится.
– Так зачем ты рискуешь ее гневом, принцесса? – Он был искренне удивлен. – Нет на свете ничего и никого, ради чего я готов был бы вызвать на себя ее гнев. Даже
Он был одним из тех, кто превратил мое детство в ад, но совсем недавно я разглядела другую сторону Аматеона. Испуганную, ранимую и беспомощную. А тех, о ком я знаю, что они тоже чувствуют боль, мне всегда было трудно ненавидеть.
– Беатриче была мне другом, но еще – что важнее – она принадлежала к моему народу. Править людьми – значит защищать их. Я хочу поймать того, кто это сделал. Я хочу найти его и покарать. Я хочу, чтобы он, она или они больше ни с кем такого не сделали. А репортер был нашим гостем, и убить его вот так – это оскорбление всему двору.
– Но ведь тебе безразлична честь двора, – удивился он, искренне пытаясь понять меня.
– Нет, не безразлична.
Он сглотнул так громко, что мне было слышно.
– Ни одна смерть не напугает меня настолько, чтобы ввести людей-полицейских в наш дом, даже моя собственная.
– Почему ты так боишься полиции?
– Я не боюсь полиции. Я боюсь гнева королевы, а она разозлится, если их пригласить.
– Никто не будет убивать людей, которых я клялась защищать, Аматеон. Никто.
– Но ты еще не клялась! Тебе не давали присягу, ты не сидишь на троне!
– Если я не сделаю все, что в моих силах, чтобы поймать убийцу, чтобы защитить всех в этой земле, от мала до велика, то я не достойна никакого трона.
– Ты спятила, – сказал он, выпучив глаза. – Королева тебя убьет за такие слова.
Я оглянулась на тело Беатриче и подумала о другом теле, много-много лет назад. Королева не спрятала тело моего отца от журналистов по одной-единственной причине: они нашли его раньше. За мили от холмов фейри, разрезанным на куски. Они нашли его и сфотографировали. Его телохранители не только опоздали спасти его жизнь: они не уберегли ни его тело от позора, ни меня от этого ужаса.
Полицейские что-то пытались расследовать, потому что его убили не в наших землях, но им никто не помогал. Их не пустили ни в один из наших холмов. Им запретили допрашивать кого бы то ни было. Их остановили еще до начала работы, потому что королева была уверена: мы сами найдем убийц. Мы их не нашли.
– Я напомню тете, что она сказала, когда был убит мой отец, ее брат.
– А что она сказала?
Аматеону ответил Дойл:
– Что мы сами отыщем того, кто убил принца Эссуса, что люди будут только путаться у нас под ногами.
Я посмотрела на него, и он ответил мне прямым взглядом.
– На этот раз я скажу ей, что у людей есть наука, от которой сидхе не спрятаться. Что единственная причина, по которой полицию нужно держать в стороне, – это если она не хочет, чтобы убийцу нашли.
– Мерри, – вмешался Рис. – Я бы на твоем месте сформулировал это по-другому.
Он несколько побледнел от моих слов. Я покачала головой:
– Ты не принцесса, Рис. А я – принцесса.
Он улыбнулся, все еще бледный.
– Ну, не знаю… Наверное, в короне я бы миленько смотрелся.