Прикосновение
Шрифт:
— Партизанен! — услышали они крик, казалось, немец находился метрах в десяти. — Партизанен! — неслось отовсюду, — Сдавайсь! Сдавайсь!
— Слышишь? — задрожал Юра в объятиях Руслана. — Они хотят… живьем! Пусти! — он стал вырываться. — Я не выдержу! Не выдержу!!! Зачем Рубиев сказал, куда они уходят? Зачем?!
Руслан отпустил Юру. Он вскочил на ноги.
— Стреляйте, гады! Стреляйте!!!
Выстрелов не было. Умолкшие было на миг эсэсовцы вновь стали кричать со всех сторон:
— Сдавайсь! Сдавайсь! Партизанен, сдавайсь!
Юра бросился на
— Я не выдержу!! Ему не надо было говорить, куда они пошли!!! Не надо было!!!
Руслан встал, поднял Юру на ноги. Теперь они оба были на виду у врага. Но эсэсовцы не стреляли.
— Ты должен выдержать, — Руслан стал убеждать Юру. — Должен!
— Я боюсь, боюсь! — стонал Юра.
— Ты выдержишь, выдержишь! — уверял Руслан. — Ты был отличным партизаном и останешься им.
— Я боюсь пыток, — тихо признался Юра. — Всегда боялся.
— Ты будешь молчать про Гнилую балку, — настаивал Гагаев. — Сболтнешь — и пятьдесят два человека погибнут.
Он видел, как мелькнули за деревьями черные мундиры, немцы приближались к ним.
— Почему они не стреляют? Почему? — закричал в отчаянии Юра. — Эй вы, гады! Нате! Убивайте! Стреляйте!
Нет, немцы поняли, что партизаны в их руках. Они и не собирались стрелять. Им нужны были «языки».
— Рус, сдавайсь, — раздалось совсем близко.
Осторожно высунув голову из-за ствола дерева, смотрел на них худой немец.
Руслан направил в его сторону пистолет, и голова тотчас же исчезла…
— Не стреляют, — опустил руки Юра. — Они будут пытать!
И тогда Руслан понял, что надо делать. Собственно, эта мысль давно уже сверлила его мозг, но он гнал ее от себя. Гнал инстинктивно, опасаясь представить себе такую возможность. Но теперь он знал, что это единственный выход. Он ни о ком не думал из родных и близких. Только о себе и о Юре. И почему-то ему отчаянно Хотелось, чтобы Юра понял его. И Руслан спросил:
— Юра, что ценнее: две жизни или пятьдесят две?
Юре больших усилий стоило вдуматься в заданный вопрос. Он никак не мог понять, что Руслан хочет узнать.
— Две… Пятьдесят две… — повторял он неустанно.
Ждать дальше было нельзя. Немцы находились в десяти-двенадцати метрах от них.
— Ты прав, Юрий, — сказал Руслан и порывисто обнял его. — У нас есть еще выход, — он показал пистолет. — Здесь два патрона.
Друг не сразу понял его, удивленно глянул на него.
— Мы себя не опозорим, — сказал Руслан и, видя, что несколько фашистов, уже не таясь, шагали к ним, он поднял пистолет: — Прощай, Юра, прощай, брат мой…
Руслан почувствовал, как дуло пистолета уперлось ему в висок. Он ожидал, что прикосновение металла будет отдавать холодом, но оно было теплым. Мелькнула мысль, что другого и нельзя было ожидать, ведь он только что стрелял из пистолета. Он удивленно подумал, какая чепуха лезет в голову в последние секунды жизни…
— В нем два патрона, — сказал Руслан.
Гагаев не успел нажать на курок.
— Погоди! — Юра бросился к нему, схватив за руку, дернул вниз, простонал: —
Руслан разжал пальцы. Юра потянул пистолет к своему виску.
— Будьте вы прокляты! — закричал Юра в сторону карателей.
Он закрыл глаза, он хотел, он заставлял себя нажать на курок. Но рука дрожала все сильнее и сильнее. Палец точно окоченел, никак не нажимал на курок.
Вдруг пистолет выпал из рук Юры.
— Не могу… — беспомощно произнес он. — Не могу!!!
Немцы бежали к ним, не таясь. Руслан подхватил с земли пистолет. Выстрела Руслан не слышал. Но он был, этот проклятый выстрел. Он прозвучал. Это он бросил Юру на землю…
Руслан направил пистолет себе в висок. Фашист, что был ближе к нему — всего в четырех шагах, крикнул, но Гагаеву было все равно… Он нажал на курок и опять не услышал выстрела. Он знал, что должен упасть на землю… Но не падал! Не падал! И боли не было… И тут до него дошло: выстрела не было! Неужели осечка? Он вновь нажал на курок… Немец был в двух шагах от него… Но выстрела НЕТ! Руслан лихорадочно двинул затвором… В пистолете патрона… нет! Эсэсовец бросился на Гагаева. Руслан сделал бросок в сторону. Он побежал, увертываясь от одного, второго, третьего фашиста… Он увидел труп немца, а рядом автомат… Скорее! Скорее!!! Достать!
Сильный удар обрушился на Руслана, опрокинул на землю. На него навалились эсэсовцы, и он ощутил страшную боль и потерял сознание.
… — Струсил? — не поверила Наталья.
— В пистолете не оказалось патрона! — в неистовстве закричал Сослан.
— Так ты… — В мертвой тишине послышался вздох Екатерины. — Какой ужас! Какой ужас!!!
Вот что эти годы, каждый час, каждую минуту, каждое мгновенье мучило Руслана. Вот от чего искал он забвенья в горах. Он хотел убежать от этого — и не мог. Разве убежишь от самого себя? Руслан видел, как побледнел Сослан, видел, как страдальчески смотрела на него Екатерина, как торопливо отвернулся Рубиев…
— Так уж получилось, что я… — глухо промолвил Руслан. — Пистолет был мой, и я должен был стрелять в себя. А потом пусть Юра сам решал бы… Каждый должен выбирать смерть сам.
— Пытали? — глухо спросил Крючков.
— За двоих, — едва слышно произнесли губы Руслана.
— Почему скрывался? — зло спросил Рубиев.
— Та пуля была предназначена мне, — сказал Руслан. — Мне! Не я — Юра должен быть сейчас здесь, среди вас.
И опять наступила пауза, которая жгла каждого на медленном огне. Руслан обвел их взглядом. Они… молчали! В эту минуту они были жестоки и чувствовали это. Каждому было ясно, что надо успокоить совесть Руслана. В конце концов, кто знает, как бы все обернулось для них, не поступи Гагаев так. Надо было что-то сказать… Сказать!.. Но что-то сдерживало, мешало произнести успокаивающую фразу. Или их просто ошарашил рассказ Руслана? Почему глаза их невольно опускаются вниз? Почему они чувствуют себя неловко под пристальным, вопрошающим взглядом Руслана?