Прикосновение
Шрифт:
– Нам еще повезло, – сказал он, отфыркиваясь за кормой. – Сегодня море спокойнее. Вчера бы этот номер не вышел.
– А вы уверены, что сегодня выйдет? – Работая черпаком, Маша быстро согрелась, но почувствовала, что не может больше не только вычерпывать воду, но просто удерживать себя на поверхности.
– Кажется я готова, – отплевываясь, простонала она. Руки совсем онемели. Движения стали судорожными. Вода точно отказывалась ее держать.
– Что значит «готова»? – вдруг рассердился рыжий. Брови его сдвинулись на переносице и напоминали
– Не залезть мне, – виновато призналась Маша, чувствуя, что судорога вот-вот «свяжет» ноги.
– Как это «не залезть»?! – крикнул он у самого ее уха. – Ну, живо! А то я рассержусь! – Это было непостижимо: не слова и даже не интонация голоса, а коснувшиеся ее тела руки вдруг придали ей силы, и Маша ухватилась за шлюпку.
– Мне же не подтянуться! – стонала она, отворачиваясь от бьющей в лицо волны.
– Дайте ногу. Подтягивайтесь! Не выпускайте корму! Вот так. Теперь легче?
Маша легла грудью на борт и, медленно вползая с кормы, уже там, в шлюпке, погружалась в воду.
– Теперь вычерпывйте! – приказал рыжий. – Вычерпывайте! Я ведь не машина держать.
Она хватилась, что черпак – за бортом. Попробовала дотянуться, но испугалась, что лодка зачерпнет воду, сжалась в комок, осторожно схватила деревянную ложку, когда волна подтолкнула ее к борту и принялась вычерпывать опираясь рукой и ногами о дно. Потом, догадавшись, что можно сесть, села. Работала исступленно, чувствуя что человек за бортом держится из последних сил. Это подтверждалось его молчанием.
– Дайте руку! – крикнула она.
– Ступайте вперед… Вперед, я сказал! – прохрипел рыжий, откашливаясь. Он медленно вползал на корму. Отдыхал, снова полз. Потом замер без сил. Широкое лицо его то багровело, то наливалось синевой.
– Я помогу вам, – сказала Маша, перелезая к нему.
– Не шевелитесь! – прорычал он, хватая ртом воздух. Из груди вырывался кашель. Наконец, рыжий подтянул ноги, сел. Какое-то время сидел без движения, а потом неожиданно заговорил: «Вот это встреча! Всю жизнь мечтал побывать на море! Я только вчера прилетел. Никогда раньше не видел сразу столько воды!»
– Неужели отец не возил вас на пляж?! – удивилась Маша.
– Отца мы почти не видели. Бывало появиться, прижмет, ощупает, что-нибудь спросит, убедится что у нас все на месте – ноги, руки и прочее, как у людей, и снова исчезнет… Вот что, – прервал он воспоминания, – поглядим, что имеем.
– Весло – доложила Маша, – и черпак.
– Черпак это вещь, – сказал рыжий, вынимая единственное весло из уключины. – Что бы мы делали без черпака? – Он устроился на корме и стал потихоньку грести то слева, то справа.
– До лодочной станции засветло не добраться, – подумал он вслух. – Успеть бы – до ближайшего берега.
– Не успеем: – сказала Маша, – здесь короткие сумерки.
Она сидела, скрестив на коленях усталые руки. Море совсем успокоилось. Багровое око солнца почти касалось воды. На горизонте вспыхнул маяк.
– Все-таки я везучая, – думала она. – Это чудо, что мне посчастливилось встретить его в таком человеческом муравейнике, где имя, адрес,
Она заметила, вдруг, что рыжий разглядывает ее руки. Но не спрятала их, а улыбнулась – «пусть смотрит».
Из-за мыса выскочил глиссер. Он летел, едва касаясь воды.
– Наверное за нами, – предположила Маша.
Описав дугу, глиссер заходил со стороны солнца. Человек на корме перестал грести, положил весло. В вечернем свете его рыжие волосы казались еще рыжее. Глиссер несся беззвучно. За штурвалом во весь рост стоял богатырь в красных трусах. На фоне солнца его фигура казалась вылитой из бронзы.
– Артист! – засмеялась Маша.
– Есть вещи забавнее, – отозвался рыжий. – Еще вчера мне бы и в голову не пришло, что я продержусь на поверхности больше минуты.
После душа она проторчала в салоне-гардеробе лодочной станции. Обычно Маша надевала первое, что предлагал модельер-автомат. Но сегодня выбор вечернего платья стал вдруг проблемой: ей не хотелось «выглядеть пресно». Она потратила на туалет уйму времени и осталась собой недовольна.
Рыжего Маша увидела в холле. В одежде он показался ей старше. Впрочем, после всеобщей ретемперации, о возрасте стало трудно судить. Молодость продолжалась теперь до восьмидесяти, но то, что начиналось за ней, отнюдь не было старостью, – а долгой прекрасной порою зрелости.
– Сейчас он как-будто другой, – отметила Маша. – Пожалуй, он даже красив… Что я?! Он просто чудо!
Ожидая ее, человек задремал. Подкравшись на цыпочках, Маша легонько притронулась к бритой щеке и отдернула руку. Рыжий вскочил, покраснел, почему-то стал извиняться: «Простите. Кажется, я задремал… Всю эту ночь слонялся по берегу: Спать не хотелось».
– И вы извините, – призналась она. – Ужасно хочется есть! Предлагаю поужинать в старой харчевне «У поющих фонтанов».
Минут через пять они уже выходили на площадь, которая примыкала к большой магистрали, Приморскому парку, аллее фонтанов и Городу Старых Башен. Под ногами лежала экзотика: асфальт, брусчатка и совсем древний камень. Над головами торчали архитектурные памятники второго тысячелетия. Их стены хранили гулкое эхо. Нижние этажи были одеты хрупким стеклом. В далекие времена люди приобретали здесь нужные вещи. Теперь витрины были превращены в многоцветные витражи, придававшие улицам романтический вид. Здесь высились громадные здания из стекла и бетона – символы той эпохи, когда человек делал первые шаги в небо. Большинство этих монстров пришло в ветхость. В них уже давно никто не бывал. Кое-где взамен старых, снесенных, поднялись совсем новенькие бутафорские небоскребы с несчетным количеством этажей. Их назначение – поддерживать колорит архитектурного заповедника. Рядом с площадью жила магистраль. За ее светящимся обрамлением с легким шелестом проносились едва различимые транспортеры. Мимо сказочных нагромождений она уходила туда, где в тиши садов лежал просторный сегодняшний город.