Прикосновение
Шрифт:
– Вы хотите стать моим Поводырем?!?!?
– А почему бы и нет?
– Потому что глупо зрячему, брать в поводыри слепого...
– Это в вас болезнь говорит, а не вы. Я не обижаюсь! Но могу предположить, что вы видели то, что вас испугало! И неужели вы хотите вновь вернуться туда?
– Нет, не хочу!
– То-то!!! Смиритесь! Склоните голову перед Поводырем. Для таких, как вы, это трудно сделать, но я помогу, только скажите.
– Хорошо, скажу: оставьте меня одну, мне нехорошо, и трудно разговаривать...
– Конечно. Дорогая, конечно! Я ухожу. Но знайте, вам не избавиться от страха...
– Знаю...
– крикнула я, чувствую, что еще одно мгновение, и я разрыдаюсь.
– Уйдите!
Сиделка
За что мне такое наказание? Ну, жила себе, никого не трогала, была самой обыкновенной женщиной с расшатанными нервами из-за ночных кошмаров. И вдруг оказывается, что это не кошмар, это воспоминания. И что я не я. Я это кто-то во мне, или я в ком-то. Стоп. Это только сон! Вот я лежу в больнице. У меня был сердечный приступ. Разыгралось воображение, галлюцинации, и мне привиделось. Так бы сказали все психиатры. Оставляем это за данность. И начинаем думать, что ничего не было. Очередной кошмар.
Но легче не становилась. Кроме того, не покидала мысль, что это не конец. Сейчас мне трудно сказать отчего, но я твердо знала. Последняя точка еще не поставлена. И меня ожидает встреча с Фаном. Он не позволит мне вот так уйти, не сказав своего последнего слова. Ах, если бы можно было это предотвратить! Но за днем всегда наступает вечер, за вечером ночь, закон - неотвратим. Фан - закон для меня, мой отец. И последнее слово всегда будет за ним. Мое время пришло. Он ждет. Его время - ночь. Значит ночью... Что ж, вроде бы я сделала все. Повидала детей. Они здоровы... Я смерти не боюсь! Только не проговориться. А уж там... Мысли лились, как тесто от блинов, тяжелой однородной массой, застывая и приобретая странную форму застывших фраз: "наглая, бесчувственная, капризная девчонка, ты столько наделала ошибок. Ты погубила всех, и нет тебе прощения..."
Наверное, я задремала, потому что когда открыла глаза, было темно. И только запах мокрой земли, благоухание цветущего папоротника и дикого шиповника щекотали ноздри забытым ароматом детства. Я повернула голову: на противоположной стене было странное световое пятно. Сначала я подумала, что это отсвет от фар автомобиля, остановившегося за окном. Но присмотревшись, поняла - нет ни стены, ни потолка, а прямо за плинтусом поднимается вверх лестница. Фан звал меня. Идти не хотелось. Не люблю я эти разговоры по душам. Особенно, когда они крутятся вокруг одного: ты виновата, ты плохая, ты сякая.
С трудом встала с постели и подошла к ступеням. Немного саднило в груди под левой лопаткой, слабость в ногах мешала двигаться. Я шла, переваливаясь с ноги на ногу, как ходят утки. Дотронулась до ступеньки, каменная шершавая прохлада вошла сквозь пальцы и отозвалась болью в сердце. Задыхаясь, полезла вверх.
Мне казалось, уже прошла тысячу ступеней. А лестнице все не было конца. Когда сил совсем не осталось, просто поползла. Очень хотелось пить. В какое-то мгновение, ощутила такую невыносимую боль, что решила - вот и конец. Даже обрадовалась. Значит, не будет встречи. Не будет дурацкого разбирательства моих проступков. И, наконец, я получу свободу. И первая мысль, что пришла в голову, броситься вниз, разбиться к чертовой матери - и тогда все прекратиться. Больше не будет ни боли, ни страха, ни необъяснимых мук. И это показалось таким соблазнительным, что поползла к краю ступени и заглянула вниз. Там была пустота, откуда поднимался черным туманом ужас. Всю жизнь я боялась высоты. Тошнота подкатила к горлу и, вцепившись в сероватый мох, выступающий из расщелин, отползла от греха подальше. Легла на ступени животом, прислонилась к мокрым камням щекой и закрыла глаза. Но тут же ледяной ветер поднял ночную рубашку и нагло облапал холодным лапищами. И откуда только взялись силы? Тут же села, выругалась и полезла, как миленькая, дальше,
Но тут неожиданно что-то произошло, и очередная ступень, оказалась краем земли, куда я и перекатилась, отдуваясь, как бегун на длинные дистанции у финиша. Это был до боли знакомый холмистый мыс, выступающий из зеленого озера, покрытого голубоватыми кувшинками. Под огромным раскидистым деревом, с большими мясистыми листьями перед костром, облокотившись на огромный серый валун, сидел Фан и с любопытством глядел на меня. Вид у меня, наверное, был еще тот. Лежу на животе, упершись подбородком в землю, и смотрю ошалелыми глазами. Фан не подошел, не помог встать. Было как-то неловко лежать перед ним. Встала и как пьяная подошла к камню с противоположной стороны и плюхнулась, как куль с картошкой.
– Ну, пришла, наконец!
– прогромыхал Фан, - Везде побывала, волну подняла, весь Лунный мир перевернула, с ног на голову поставила, а к тому, кто ее воспитал, кто дышал над ней, кормил и поил вот из этих рук, - он протянул ко мне ладони, - и не подумала придти! А кто тебя вызвал? Если бы не я да Смий, не была бы там...
– Дай воды, пожалуйста, - попросила я. Говорить было трудно. Язык царапался, причиняя боль.
– Сначала скажи, что останешься! Что больше не уйдешь от меня, тогда дам!
– проворчал Фан.
– Пить, - лепетала я.
– Неблагодарная девчонка, - Фан начал сердиться.
– Могла бы и поздороваться сначала. Сколько лет не виделись!
– Здравствуй, Фан, - прошептала я, - дай воды!
– Плохо? А мне как плохо было без тебя? Я скучал! Никто меня не любил так, как любила меня ты. Все мои дети, как от мамкиной груди оторвутся, тут же в бега по лесам устремляются. Я одинок! Никто сладких плодов не приготовит старому правителю Лесного мира, никто по щеке не погладит...
– Пить,- выла я. Сухость и жар во рту поднимались все выше и выше. Моя голова тлела, время от времени выбрасывая языки пламени в затылок и виски.
– Нет, - сурово отчитывал Фан, - Ты должна испытать ту боль, которую причинила мне. Я так хотел, чтобы ты вернулась. Неблагодарная, дрянная девчонка выбрала людей, забыла того, кто отдал ей всего себя, всю свою нежность...
Он говорил и говорил. Его слова становились тихими, и уплывали куда-то вдаль. Вскоре я совсем уже не разбирала, что он пытался втемяшить мне в голову, в ушах стоял шум словесного журчания, а глаза следили за укоризненным танцем его рук. Ничего кроме злости эти нотации во мне не вызывали. Больше всего хотелось его остановить, поэтому я ударила по валуну рукой и прохрипела - Да, замолчишь ты, наконец!
– Камень вдруг треснул и развалился на две неравные половинки. В одной из них была ложбинка, которая тут же наполнилась водой. Встав на колени, я опустила лицо в воду и начала пить, захлебываясь, боясь, что она сейчас исчезнет. Но вода не заканчивалась. Своей прохладой она не только утолила жажду, но и погасила огонь боли. Я села, вытерла рукой губы и посмотрела на Фана.
Он сидел, поджав под себя ноги, и смотрел на меня с выпученными от ужаса глазами, его борода тряслась, а руки теребили шерсть на животе.
– Ты разбила мое сердце!
– удивленно прошептал он.
И тут я вспомнила, как он смеялся, поглаживая этот валун: - Не родилось еще существо, которое разобьет мое сердце!
А Таира ворчала на него: - Не гневи духов, рогатая болтушка!
– Прости, - извинилась я, - мне так хотелось пить.
– Извини, и только?
– голос правителя Лесного мира повысился на несколько тонов, и перешел на визг, - Лучше бы я никогда не брал тебя на руки, лучше бы мои глаза никогда не смотрели на тебя...