Прикованный к красному ядру
Шрифт:
Прислонившись спиной к стенке и поджав ноги, в своей конуре в рубище сидел Грин. Все его тело было в кровоподтеках, синяках, рубцах, губы сжаты, взгляд суров. Через щели между досками он наблюдал за обстановкой.
Поттс лежал на походной кровати в углу своей конторы. Он всю ночь не сомкнул глаз, да и сейчас не спал. На животе у него стоял стакан виски, потухшая сигара торчала во рту. Он нервно барабанил коротко остриженными ногтями по стенке стакана.
Прюитт прислонился к конторке. На его лице можно было заметить плохо скрываемое выражение
— Все это ничего нам не дало, — заявил он. — Если бы вы дали мне заняться ими…
— Не подначивай меня, — тихо сказал Поттс. — Как ты думаешь, солнце будет сегодня?
— Да. Будет жарко, как в пекле. — Колченогий косо поглядел на хозяина. — С каких это пор вас стала интересовать погода?
Поттс не отвечал. Прюитт швырнул в угол свой хлыст, взял бутылку и уселся в хозяйское кресло.
— Вас это не смущает, а, Поттс?
— С чего бы это должно меня смущать? — с добродушной улыбкой спросил Поттс. — Человек имеет право на маленькие удовольствия. Не пытайся только влезть в мою шкуру. Это все, о чем я тебя прошу…
Солнце поднялось выше. Утренняя влажность, и так едва ощутимая, исчезла совершенно. Воздух стал сухой и жгучий, как пепел.
Утро разгоралось, и каторжники начали испытывать настоящие мучения. Они пытались спрятаться в тени друг друга. Рты их пересохли, языки распухли. Солнце поджаривало их кожу, грязь покрывала тела, которые приняли оттенок запеченного на углях окорока.
Арестантам не полагалось ни воды, ни пищи. У стражников, неторопливо объезжавших онемевшую толпу, были фляги, и они то и дело демонстративно прикладывались к ним. Ярость каторжников нарастала.
Вдруг в толпе людей послышалась ругань, раздались удары. Два тела покатились в пыли. Они спорили из-за «шляпы» — участка, не освещенного солнцем. Один из охранников пришпорил мула и направился к месту драки. Он сделал неловкое движение, и фляга, соскользнув с его седла, упала в пыль. Вье-Чёсн бросил к ней свое стокилограммовое тело, желая отбросить соперников. Он схватил фляжку. Раздался выстрел. Вожделенный предмет был выбит из его рук и полетел на землю. Вье-Чесн бросился следом. Но тут засвистели еще четыре пули, и фляга, прыгая по пыли, раскололась.
Вье-Чесн обернулся в сторону фермы. Там, в тени навеса, сидел Длиннорукий с трубкой во рту и «винчестером» на коленях. Вье-Чесн выругался и сделал шаг к нему. Когда тот прицелился, Вье-Чесн отступил.
Жара усиливалась с каждой минутой.
10
Настала ночь. Поттс сидел спокойный, положив ноги на стол. Он держал игральные карты и бросал их одну за другой внутрь своей шляпы, лежащей на рабочем столе. Прюитт ходил из угла в угол.
— Хватит! — приказал Поттс. — У меня от твоей ходьбы мурашки по коже.
Прюитт повернулся к Поттсу. Вокруг его глаз образовались красные круги, тонкие губы приоткрыли зубы, но это не было улыбкой. Его лицо напоминало маску.
— Они. долго не
— «Мы», — с иронией повторил Поттс. — Полагаю, для начала ты усядешься в мое кресло и вызовешь их сюда…
Он показал на пол перед рабочим столом.
— Затем, — сказал он, — ты встанешь и прихлопнешь это проклятое осиное гнездо.
Плантатор поднялся, потягиваясь.
— В это время, — закончил он, — я немного прогуляюсь и подышу ночным свежим воздухом.
Прюитт не отвечал. Поттс направился к выходу. Уже в дверях он обернулся.
— Возможно, я уеду на некоторое время, Колченогий, так что не распаляйся, не наливайся желчью. Можешь сесть в мое кресло и отдохнуть в нем. Все, о чем я тебя прошу, — не приближайся к каторжникам.
Видя, что Прюитт хочет возразить, Поттс покачал головой и скрылся в темноте. Через некоторое время донеслись стук лошадиных копыт и поскрипывание удаляющейся коляски.
Прюитт не двигался, он размышлял, что же мог задумать хозяин. Однако он не мог ничего вообразить, кроме резни, завтра или вскоре. И Прюитт улыбнулся, представив, как расколется череп Грина. Но сперва он прострелит ему пах.
Прюитту было плевать на Поттса и на хлопок, да и на все. Он только надеялся, что хозяин вряд ли что придумает до завтрашнего дня, и задавался вопросом: что тот мог делать ночью?
11
Прошли ночь и весь следующий день. Лица привязанных к позорному столбу были черны, они уже ни на что не реагировали. Остальные арестанты, напротив, все более оживлялись, они о чем-то шептались. Самые слабые, однако, сдались; лежа на земле, они впали в дрему. Некоторые теряли сознание, хныкали, просили воды… Остальные не сводили глаз с охранников, которые держались на расстоянии и в любую минуту готовы были выстрелить.
У Прюитта все внутри похолодело от нетерпения и жажды мести. Он полагал, что взрыв произойдет через несколько часов.
12
Шел третий день забастовки. Третий день без воды и пищи. Каторжники жались друг к другу, их трясло от слабости. Русский и Вье-Чесн наклонялись то к одним, то к другим, что-то нашептывали. Люди кивали головами, сжимали кулаки, шарили по пыли в поисках камня или палки.
В этот момент из развалюхи вышел Поттс. Пройдя мимо Длиннорукого и окружавших его стражников, он размашистым шагом направился к веранде.
— Честное слово, — воскликнул он, — не стоит отрицать, что все мы попали в дурацкое положение!
По толпе каторжников прокатился ропот. Русский и Вье-Чесн начали посмеиваться. До Поттса долетали проклятья, угрозы, оскорбления. Но он, казалось, на них не реагировал, держался спокойно, дожидаясь, пока волнение уляжется.
В дверях развалюхи появился Прюитт. Он решительно двинулся к карцеру. Открыв дощатую дверцу, схватил Грина, вытащил наружу и с недоброй ухмылкой прислонил его к двери.