Прикрой, атакую! В атаке — «Меч»
Шрифт:
— Запишите: присвоить старшего лейтенанта.
И даже после такой беседы звания я не дождался. Старшине, то есть младшему командиру, каковым я в то время являлся, звание старшего лейтенанта мог присвоить только нарком обороны, и дело мое опять затерялось в высоких инстанциях. Короче — не повезло мне, и не везло еще долго.
А в полетах, в боях везло. Во время монгольских событий я совершил около сотни боевых вылетов, в том числе немало разведок для штаба авиагруппы, возглавляемой лично Смушкевичем, сбил семь японских самолетов. И ранен, как я уже говорил, был только
А с воинским званием снова вышел конфуз. В октябре 1939 года после лечения в госпитале, а потом в санатории я приехал в Москву за получением награды. Предварительно надо было зайти в отдел кадров Военно-воздушных сил, узнать о присвоении мне воинского звания. Надел новую гимнастерку, пришил петлицы, захожу. Меня встречают в штыки:
— Почему не надели знаки различия? — грозно говорит подполковник.
Опять всколыхнулась обида. Говорю:
— Четыре года хожу старшиной…
— Ну и что? — перебивает полковник.
— Не хочу гимнастерку портить. — Грубо, конечно, получилось, но уж очень обидно мне стало. Летал. Дрался. Был ранен. Получил большую награду, и вдруг такой разговор: грубый, пренебрежительный. «За тем, — говорю, — и пришел, чтобы узнать. Присвоили лейтенанта — надену, не присвоили — прошу демобилизовать…»
Бухнул, как говорится, и в ужас пришел. А вдруг даст полковник листочек бумаги, посадит меня за стол и скажет: «Пиши»… Что я тогда буду делать? Не так— то просто уйти, бросить любимое дело, если уже полетал, если проверил себя в боевой обстановке. И раньше уходить не хотел. Рапорта писал от обиды. Писал, потому что уверен был: не отпустят, нужен в армии, Военно-воздушным силам.
Но полковник не дал мне бумагу, не сказал мне: «Пиши». Стукнув кулаком по столу, крикнул:
— Молчать!
— А что мне молчать? — взъерепенился я. — Терять нечего.
Выручил нас подполковник…
— Ваши документы, — сказал он и протянул руку. Листок бумаги изображал тогда удостоверение личности. Раскрываю бумажник, даю. Читает. Вижу, озадачен, сдвинулись брови, что-то пытается вспомнить.
— Постой… Постой…
Достает из стола газету, смотрит.
— Так вы же Герой, Якименко! Поздравляю.
Подполковник, как говорится, нашелся сразу, а полковнику было трудно, надо делать слишком крутой поворот: независимо от воинского звания Героя надлежало приветствовать. Смущен до крайности. Но я не обидчив, помог разрядить обстановку, и дело пошло на лад. Подполковник куда-то ушел. Вернувшись через десять-пятнадцать минут, сказал:
— Знаете, просмотрел все документы… На вас представления не было.
Помолчали. Решение принял полковник.
— Сделаем так. Съездите в Кремль, закажите пропуск для получения Героя и возвращайтесь сюда. Разберемся.
Но разобраться было не так-то просто. Подумав, полковник опять принимает решение, перейдя при этом на дружеский тон:
— Ладно. Получишь Героя, приедешь
— Нет, — говорю. — Пойду в Кремль без знаков различия.
Задумались. Конфуз получается. А виноваты они. Уверен: под сукном держали мои документы, а теперь не знают, как выйти из положения.
— Подожди!.. — оживился вдруг подполковник. — Я не там искал!
Возвратившись через какое-то время, приносит приказ. От порога кричит:
— Лейтенант! Поздравляю!..
Гляжу на приказ, а самого сомнения берут. «Допечатали, — думаю, — пользуясь тем, что в приказе осталась свободная строчка, и тем, что „Я“ — последняя буква в алфавите». Думаю так, вслух говорю другое: благодарю их и прошу выписать мне новое удостоверение, чтобы все, как говорится, привести в соответствие.
— Хорошо, сделаем, — говорит подполковник, — кто ты по должности, где служишь?
Отвечаю. Подполковник доволен… «Отлично, — говорит, — штурман эскадрильи — лейтенантская должность, можешь даже расти до капитана».
Опять обижают. Знаю, как выросли те, кто отличился в боях. Лейтенанты стали майорами, командирами эскадрилий; капитаны — полковниками, командуют полками, бригадами. Может, я бы и не согласился на высокую должность, но предложить, хотя бы ради приличия, можно.
Подумал я и прошу только одного: поменять место службы, перевести меня в среднюю полосу.
— Хорошо, — согласился полковник, — из Кремля вернешься, зайдешь. А мы за это время подумаем.
Подумали и предложили ехать в Баку. Я согласился. Получив предписание, выхожу в коридор и — нос к носу с полковником Кравченко, бывшим моим командиром в Монголии.
— О! Сколько лет, сколько зим! — воскликнул Григорий Пантелеевич. Обнял, тиснул меня. — Рад видеть. Что за бумага?
Таким же он был и там, на земле и в небе Монголии: боевым, энергичным, прямым. Не спрашивая, берет у меня из рук предписание, читает… Возмущается:
— Они что, с ума посходили?…
Хватает меня за руку, не переставая отпускать нелестные реплики в адрес кадровиков, тянет в кабинет Смушкевича.
— Вот, товарищ комкор, назначили!..
Во время монгольских событий мы с комкором встречались не раз, он меня знал и как бойца, и как воздушного разведчика, а когда меня ранили, с командиром полка навестил в полевом лазарете. Узнав, что ранение довольно серьезное, приказал отправить меня в Читу, в госпиталь. Безусловно, звание Героя Советского Союза я получил не без его участия.
— Садись, дорогой, рассказывай, — тепло говорит комкор.
Внимательно выслушав, как я лечился, как отдыхал в санатории, куда назначен, берет у меня пред— писание к новому месту службы и пишет на нем: «Назначить командиром полка в радиусе не далее 250 км от Москвы». Я читаю это через плечо комкора и, не дав ему скрепить свою резолюцию подписью, говорю:
— Велика для меня эта должность, товарищ комкор. Не потому что не справлюсь, а просто неудобно прыгать через столько голов. Лейтенант, и вдруг командир полка, а вчера еще был старшиной…