Прими день грядущий

Виггз Сьюзен

– Ребенок! Какое счастье, Пруденс, у нас будет ребенок!

Лицо Рурка было исполнено такой радостью, что Пруденс даже отвела глаза.

Задевая головой стропила, Рурк сплясал жигу, затем опустился возле кровати на колени и крепко взял жену за руку.

– Я никогда не думал, что это может случиться так скоро, любовь моя, – нежно сказал он.

От этого тона лицо Пруденс просветлело.

– Ты действительно рад, Рурк? – шепотом спросила она.

Рурк кивнул:

– Самое большее, о чем может мечтать мужчина – это чтобы жена родила ему ребенка.

Женевьева

была поражена, насколько улучшилось состояние Пруденс. Казалось, радость Рурка при известии о ребенке придала ей силы, а ведь еще недавно она выглядела очень слабой и потерянной. Однажды Пруденс даже сказала Женевьеве:

– Я думаю, мне стоит продолжить свой дневник. Женевьева, не могла бы ты достать его вон из той сумки под кроватью?

Девушка долго искала небольшую тетрадь в кожаном переплете, но так и не нашла.

– А ты уверена, что взяла его?

– Конечно! – воскликнула Пруденс, но тут же прикрыла рот рукой. – Боже мой, Женевьева! Я оставила дневник в Лондоне! Теперь я вспоминаю: я так спешила!

– Не беспокойся. В Вирджинии начнешь новый.

– Как ты не понимаешь?! В этом дневнике – самые сокровенные мысли. Если кто-нибудь прочитает его…

Женевьева успокаивающе похлопала подругу по руке:

– Разве это так важно? Ты больше никогда не увидишь никого из тех людей. Я даже рада, что ты забыла дневник: не стоит тащить старые секреты в новую жизнь.

– Пожалуй, ты права, – согласилась Пруденс. – Мне повезло, что у меня есть Рурк. Знаешь, он стал еще ласковее с тех пор, как узнал о ребенке.

– Мне пора идти, – неожиданно сказала Женевьева.

Девушку постоянно тревожила подобная безмятежность подруги в отношении Рурка, ее способность принимать его заботу и внимание без малейшего ощущения вины перед ним.

Поскольку Пруденс стало лучше, в течение последних двух недель плавания Женевьева большую часть времени проводила одна. Она старалась не отвечать на придирки Нел Вингфилд и не ссориться с другими женщинами из-за очереди приготовления пищи на маленькой дымной печке. Женевьева все чаще думала о своем новом доме в Вирджинии и пыталась представить себе будущего мужа.

Наконец наступил день, когда на темном горизонте внезапно вырос берег Вирджинии, похожий на серо-зеленую глыбу.

– Теперь уже недолго осталось, – произнес Рурк, подходя сзади к Женевьеве, облокотившейся на перила.

Девушка вздрогнула от неожиданности и резко повернулась. Молодой человек не сводил с нее пристального взгляда, и она вдруг расстроилась из-за своего неопрятного вида.

Женевьева уже не помнила, когда последний раз смотрелась в зеркало, но и без этого знала, что выглядит ужасно. Тем не менее, она не позволила себе смутиться и, подставив лицо ветру, стала слушать, что ей говорит Рурк.

– Тебе, наверное, не терпится увидеть Калпепера?

– Возможно.

– В общем, это не так уж и плохо – выйти замуж за незнакомца. В нашем случае

с Пруденс все оказалось прекрасно. И все-таки не ожидай слишком многого, Дженни. Я разговаривал с Пигготом, и тот признался, что Калпепер значительно старше тебя и очень любит сорить деньгами.

– А я и не ожидаю встретиться с принцем.

Рурк улыбнулся; резкие черты его лица неожиданно смягчились.

– Какая же ты странная пташка, Дженни! Иногда мне кажется, что ты совершенно не думаешь о себе.

– А зачем? Я жила в доме, где со мной обращались не лучше, чем с собакой. Потом моя судьба была решена на картах. Вряд ли так поступили бы с человеком, который бы чего-нибудь стоил. Поэтому у меня нет обостренного чувства собственного достоинства, мистер Эдер, – Женевьева говорила спокойно, без малейшей жалости к себе.

Рурк снова улыбнулся:

– Ты просто прячешься, Дженни.

– Какого черта…

– Вот-вот, именно это я и имею в виду. Ты прячешься за грубыми манерами и бравадой беспризорницы, но у тебя нежное любящее сердце. Это так же верно, как и то, что под слоем грязи и ветхой одеждой скрывается необычайной красоты женщина. Я разглядел это в первую же нашу встречу.

ГЛАВА 4

Порт Йорктаун гудел, словно пчелиный улей. Вдоль широкого устья реки стояли большие дома – и деревянные каркасные, и кирпичные. Склады и пакгаузы были построены так, что одна их дверь выходила на улицу, а другая – на реку. Женевьева жадно смотрела вокруг себя. Ее внимание привлек лес, раскинувшийся сразу за городом: огромные кедры и сосны, кустарник, весь в розовых цветах.

Но больше всего Женевьеву заинтересовали люди в порту. Они совершенно не походили на тех, кого девушка оставила в Англии: мужчины – в простых рубашках и бриджах, женщины – во всем домотканом.

В этих людях было что-то очень крепкое и надежное, в их манере держать себя чувствовалась уверенность. И вообще, они выгодно отличались от лондонцев своей неуемной энергией и жаждой жизни. Внезапно Женевьева осознала, что хочет присоединиться к этим людям, жить рядом, дружить с ними. Она с любопытством разглядывала негров, чья темная кожа и курчавые волосы были ей в диковинку.

Вместе со своими попутчицами девушка сошла на берег и остановилась в нерешительности, затем направилась к Пигготу, который о чем-то оживленно беседовал с мистером Ратклифом, корабельным торговцем.

– … можно было предусмотреть это, – говорил Пиггот.

– Это не имеет никакого значения. Платить должны вы.

Женевьева откашлялась и спросила:

– Что происходит, мистер Пиггот?

Тот озабоченно посмотрел на торговца:

– Ничего, девочка, я сам обо всем позабочусь.

– За мой проезд не заплатили?

– Нет, мисс, – ответил Ратклиф.

Женевьева резко повернулась к Пигготу.

– Ведь у вас было много денег. Куда же вы их дели?

Девушку охватила тоска, когда она увидела выражение лица Пиггота: напряженная челюсть, сощуренные глаза. Он сразу напомнил ей отца.