Прими красную таблетку: Наука, философия и религия в «Матрице»
Шрифт:
Baudhliard J. Simulacra and Simulation. Ann Arbor, 1994.
Jameson F. The Prison-House of Language: ACritical Account of Structuralism and Russian Formalism. Princeton, 1972.
Lavery D. Cinespace to Cyberspace: Zionists and Agents, Realists and Gamers in "The Matrix" and «ExostenZ» //Journal of Popular Film and Television. 2001. Winter (28.4). P. 150–157.
Wachowski L and A. The Matrix: The Shooting Script. New York, 2001.
Эндрю Гордон
«МАТРИЦА»: ПАРАДИГМА ПОСТМОДЕРНИЗМА ИЛИ ИНТЕЛЛЕКТУАЛЬНОЕ ПОЗЕРСТВО?
Часть II
«Не стоит спешить с выводами», — доказывает Эндрю Гордон в этой статье. Может, «Матрица» и великолепный фильм в жанре экшн, но ее философские притязания ничем не обоснованы.
В начале фильма «Матрица» (1999) есть сцена, в которой мы знакомимся с главным героем. Он оказывается
В более позднем эпизоде вождь мятежников Морфеус открывает Нео пустынное пространство реального, разрушенного мира образца 2199 года. «Добро пожаловать в пустыню реального», — говорит Морфеус, воспроизводя выражение из книги Бодриияра «пустыня самого реального». [46]
В черновике сценария есть даже не вошедшая в фильм характерная реплика Морфеуса, когда он говорит Нео: «Ты жил внутри бодрийяровских представлений, внутри карты, а не на местности».
В одном из интервью Ларри Вачовски, написавший сценарий «Матрицы» и снявший фильм вместе с братом Энди, сказал: «Нашей главной целью в «Матрице» было создать интеллектуальный фильм в жанре экшн. Нам нравится кино в этом жанре, все эти пистолеты и кунг-фу, но мы устали от конвейерных фильмов такого плана, которые лишены всяческого интеллектуального содержания. Мы намеревались запихать в свой фильм столько идей, сколько влезет». [47] Вачовски действительно дали Киану Ривзу, играющему в фильме роль Нео, своеобразное домашнее задание: среди книг, которые он должен был проштудировать в процессе подготовки к съемкам, значились работа Кевина Келли «Вне контроля: Новая биология машин, социальных систем и экономического мира» (1994) и сочинение Жана Бодриияра под названием «Симулякры и симуляция». [48]
46
Baudrillard. Op. cit, p. 1.
47
"Matrix Unfolded".
48
Nichols.
Получилось ли у братьев Вачовски удачно смешать обязательные элементы фильма экшн, такие как пистолеты и кунг-фу, с интеллектуальной начинкой — этот вопрос я намерен рассмотреть позже. Но, без сомнения, фильм многим обязан двум центральным фигурам современной научной фантастики и теории фантастики. Во-первых, романисту Уильяму Гибсону. Своими рассказами начала 1980-х и романом «Нейромант» (1984) он способствовал созданию новой разновидности научно-фантастической литературы — киберпанка. В «Нейроманте» Гибсон сформулировал термины «киберпространство» и «матрица» применительно к виртуальной реальности. Критики утверждают, что «Матрица» помогла возродить киберпанк для XXI века [49] или что она является «первым шедевром кинематографического киберпанка». [50] Вторая фигура, у которой «Матрица» в долгу, — Жан Бодрийяр, один из теоретиков нового порядка симуляции или виртуальной реальности.
49
Bamett, p. 360.
50
«E-files», p. 346.
Идея виртуальной реальности довольно расплывчата. Она приобретает новое звучание всякий раз, когда о ней заходит речь, как и слово «постмодерн». Как пишет Роберт Маркли: «Что, в конце концов, подразумевают под виртуальным пространством? За последние годы этот термин стал обозначать все что угодно — от электронной почты до картриджей для GameBoy…» Многие комментаторы представляют виртуальную реальность как некое трансцендентное пространство, в каком-то смысле безупречное, лучшее, чем банальная реальность, «словно каждый компьютерный экран — это портал в некую потустороннюю вселенную безграничного пространства с электронным доступом». [51]
51
Markley, p. 2.
И все-таки виртуальная реальность, если таковая вообще существует, возможно, окажется не трансцендентным пространством, а всего лишь проекцией или тенью реальности, лишенной важных измерений точно так же, как тень глобуса, который существует в трех измерениях,
То, с чем мы действительно имеем дело в научной фантастике и прочих современных культурных явлениях, касающихся виртуальной реальности, — так это с метафорами и фантазиями, отражением наших страхов и надежд относительно жизни внутри машины или жизни, дополненной машиной в кибернетическую эпоху. Мы уже перешли в новую эпоху, причем не просто в эпоху постмодерна, а в постчеловеческую эпоху. Теперь мы должны снова определить, что это значит — быть человеком. «В постгуманистическую эпоху, — пишет Н. Кэтрин Хэйлс, — не существует основополагающей разницы или абсолютных разграничений между физическим бытием и компьютерной симуляцией». [52] Вследствие размывания пограничных барьеров мы начинаем опасаться того, что машины могут взять верх над людьми. Ударяясь в противоположную крайность, мы надеемся, что машина придаст человеку качество трансцендентности. Как утверждает Дэвид Поруш: «Виртуальная реальность, или киберпространство… имеет отношение к новому определению… человека внутри чистого… пространства механизма и Нового Иерусалима, Земли обетованной». [53] Виртуальная реальность — это «некая новая мифология», в которой новым фронтиром становится не внешнее, а «внутреннее пространство» компьютера и человеческого разума, а также интерфейс, соединяющий их». [54]
52
Hayles, p. 3.
53
Porush, р. 126.
54
Ibid., p. 109.
Гибсоновское киберпространство, или матрица, должно быть связано с наукой и технологией так же прочно, как приключения волшебника Дона Хуана в книгах Карлоса Кастанеды завязаны на антропологию. То же самое относится и к виртуальной реальности в «Матрице». В романе «Нейромант» киберпространство изображается в виде трансцендентальной сферы, «всеобщей галлюцинации», [55] которая для самых активных хакеров лучше наркотиков или секса. «Матрица» подключается к этой новой мифологии, чтобы вывернуть наизнанку гибсоновское понимание киберпространства, создав не Новый Иерусалим, а кибернетический ад. В виртуальной темнице Матрицы люди удерживаются в постоянном сонном состоянии, им не дают осознавать, что они просто-напросто рабы машины.
55
Gibson, p. 51.
Точно так же, как «Матрица» играет, хотя и изменяя до неузнаваемости, на гибсоновской трактовке киберпространства, играет она и на идеях Бодрийяра, касающихся симуляции, но только без бодрийяровского пессимизма, ибо «Матрица» предлагает решение проблемы симуляции, тогда как Бодрийяр считает, что такого решения не существует.
Сначала необходимо оценить огульные и зачастую преувеличенные заявления Бодрийяра насчет того, что симуляция или то, что он называет «гиперреальностью», в перспективе полностью подчинит себе современный мир. К примеру, один из критиков, Иштван Чичери-Рони-мл., назвал Бодрийяра «виртуозным стилистом теории НФ», [56] который формулирует теорию в лиричной манере, создавая «воображаемую научно-фантастическую поэму или фильм». Бодрийяр обращается с «отдельными мотивами и темами, дорогими утопической и научно-фантастической литературе» как с «осуществившимися явлениями». [57]
56
Csicsery-Ronay, р. 392–393.
57
Ibid., p. 393.
Чичери-Рони определяет бодрийяровский способ теоретизирования как «апокалиптический, безысходный и идеалистический» [58]
Иначе говоря, нам не следует понимать замечания Бодрийяра буквально, а воспринимать их метафорически, в качестве гипербол, которым придается большое значение, словом, относиться к ним так, как мы бы отнеслись к воображаемому миру такого антиутописта, как Джордж Оруэлл. Из-за того что Бодрийяр пишет «теорию научной фантастики» в контексте симуляции и гиперреальности, из-за того, что он разбрасывается утрированными и апокалиптическими утверждениями, из-за того, что он создает «воображаемую научно-фантастическую поэму или фильм», неудивительно, что он приглянулся авторам такого научно-фантастического, апокалиптического и мрачного фильма о гиперреальности, как «Матрица».
58
Ibid., p. 389.