Прими красную таблетку: Наука, философия и религия в «Матрице»
Шрифт:
Почти двадцать лет назад в документальном фильме «День после "Тринити"» Фримен Дайсон суммировал научные позиции, которые подвели нас к ядерной пропасти:
«Я сам это почувствовал. Яркий блеск ядерного оружия. Перед этим блеском невозможно устоять, когда подходишь к ядерному оружию как ученый. Ощущать, что оно вот здесь, в твоих руках, освобождать его энергию, питающую звезды, позволить ей выполнить твой приказ. Совершить эти чудеса, поднять миллион тонн горной породы в небо. Это нечто такое, что вызывает у людей иллюзию безграничной власти, и в каком-то отношении это чувство ответственно за все наши неприятности: именно то, что можно назвать техническим высокомерием, овладевает людьми, когда они видят, чту они способны сделать при помощи своего разума». [195]
195
Else.
Как
В 1947 году на обложке The Bulletin of the Atomic Scientists начали печатать «Часы конца света». На циферблате этих часов была выведена оценка относительной ядерной опасности, с которой мы столкнулись, больше чем на пятьдесят лет вперед с учетом изменений международной обстановки. Стрелки часов передвигали пятнадцать раз. Сегодня они показывают без девяти минут полночь, отражая не исчезнувшую и реальную опасность, проистекающую от ядерного оружия. Недавнее пополнение перечня стран, обладающих ядерным оружием, за счет Индии и Пакистана повысило угрозу провала концепции нераспространения ядерного оружия. Эту опасность и отражают стрелки, в 1998 году приблизившиеся к полуночи.
Насколько велика грозящая нам опасность со стороны не только ядерного оружия, но и со стороны новых технологий в наше время? Насколько велик риск вымирания человечества?
Изучением этого вопроса занимался философ Джон Лесли. Он пришел к выводу, что риск исчезновения человечества составляет по крайней мере 30 %, [196] тогда как Рей Курцвейль полагает, что у нас есть «больше, чем даже шанс, справиться с этим», да еще и с той оговоркой, что «его всегда обвиняли в оптимизме». Эти оценки нельзя никак назвать ободряющими. Ко всему прочему, они не учитывают возможность множества иных ужасных последствий помимо окончательного вымирания.
196
Эта оценка содержится в книге Лесли «Конец мира: Наука и этика человеческого вымирания». Лесли отмечает, что возможность исчезновения человечества значительно возрастает, если мы согласимся с аргументом Брэн-дона Картера в пользу Судного дня. Вкратце он звучит так: «Мы должны с неохотой признать, что мы появились исключительно рано, к примеру, на 0,001 % раньше всех цивилизаций, которые когда-нибудь будут существовать. Это могло бы заставить нас задуматься о том, что человечество не просуществует еще много столетий, если будет в одиночку осваивать галактику. Аргумент Картера в пользу Судного дня не говорит о новых опасностях, если взять его как таковой. Это просто довод для пересмотра оценок, которые мы выводим, рассматривая различные возможные опасности».
Столкнувшись с подобными оценками, кое-кто из серьезных людей уже говорит о том, что нам нужно просто как можно быстрее осваивать внеземные просторы. Мы бы колонизировали галактику, используя автоматические зонды фон Неймана, которые перелетали бы из одной звездной системы в другую, самовоспроизводясь во время перелетов. Этот шаг станет почти необходимостью через пять миллиардов лет (или раньше, если наша солнечная система испытает катастрофические потрясения в результате неминуемого столкновения нашей галактики с галактикой Андромеды через три миллиарда лет). Но если мы поверим на слово Курцвейлю и Моравеку, то подобное мероприятие станет необходимостью в середине этого столетия.
Каковы его моральные последствия? Если мы будем должны быстро покинуть Землю, чтобы спастись как вид, кто будет нести ответственность за судьбу оставшихся на планете (как-никак, это будет большая часть человечества)? И даже если мы рассеемся по звездам, не может ли случиться так, что мы увезем свои проблемы с собой, чтобы впоследствии обнаружить, что они никуда не делись? Судьба нашего вида на Земле и наша галактическая судьба кажутся неразрывно связанными друг с другом.
Другая идея заключается в том, чтобы воздвигнуть систему барьеров, защищающих нас от каждой из опасных технологий. Стратегическая оборонная инициатива, предложенная администрацией Рейгана, была попыткой разработки такого рода заслона от угрозы ядерной атаки со стороны
«Всматриваясь в свой часто замутненный магический кристалл, — продолжал Кларк, — я думаю, что тотальная оборона может стать реальной возможностью через столетие или около того. Однако разрабатываемая технология будет производить в качестве побочных продуктов оружие настолько опасное, что никого уже не будет заботить такая мелочь, как баллистические ракеты». [197]
В «Машинах созидания» Эрик Дрекслер предложил создать активный нанотехнологический щит — нечто вроде иммунной системы для биосферы — для защиты от опасных всевозможных репликаторов, которые могут выбраться из лабораторий или созданы с каким-нибудь злым умыслом. Однако предложенный им щит будет представлять опасность сам по себе: ничто не сможет помешать ему вызвать сбой внутри иммунной системы и атаковать биосферу самостоятельно Sclex_NotesFromBrackets_197 .
197
Clarke, p. 526.
Те же самые проблемы касаются и создания защитных средств от робототехники и генной инженерии. Данные технологии слишком мощны, чтобы от них можно было отгородиться в оставшееся для этого время; даже если бы существовала возможность ввести оборонительные средства в действие, их побочные эффекты стали бы представлять, по меньшей мере, такую же опасность, как те технологии, от которых мы пытаемся защититься.
Таким образом, все эти варианты являются или нежелательными, или невозможными, либо и тем, и другим вместе. Единственная реальная альтернатива, которую я вижу, — это ограничить разработки слишком опасных технологий путем ограничения нашего стремления к определенным видам знания.
Да, я знаю, что знание — это хорошо, и поиск новых истин — тоже. Мы ищем нового знания с древних времен. Аристотель начинает свою «Метафизику» с простого утверждения: «Все люди по своей натуре жаждут знания». На протяжении долгого времени мы соглашались с достоинствами открытого доступа к информации, потому что открытый доступ является основополагающей ценностью в нашем обществе. Мы признавали проблемы, связанные с попытками ограничения этого доступа и ограничения накопления новых знаний. В последнее время мы дошли до настоящего обожествления научного знания.
Однако если беспрепятственный доступ к информации и, следовательно, неограниченное познание ставит всех нас под угрозу исчезновения, элементарный здравый смысл требует, чтобы мы пересмотрели даже эти основные и существующие долгое время принципы, несмотря на отрицательные исторические прецеденты.
Именно Ницше предупреждал нас в конце XIX века не только о том, что Бог умер, но и о том, что «вера в науку, предстающая нынче неоспоримой, не могла произойти из такой калькуляции выгод — скорее вопреки ей, поскольку вере этой постоянно сопутствовали бесполезность и опасность "воли к истине", "истине любой ценой"»[!# Ницше Ф. Веселая наука, аф. 344.!]. Именно с этой неисчезающеи опасностью мы и столкнулись сейчас лоб в лоб — с последствиями наших поисков истины. Истину, поисками которой занята наука, можно, без сомнения, рассматривать как весьма опасную замену Бога, если существует вероятность того, что она приведет нас к вымиранию.
Если бы мы как вид могли договориться о том, чего мы хотим, куда идем и почему, мы сделали бы свое будущее гораздо менее опасным: тогда мы, возможно, поняли бы, от чего мы можем и должны отказаться. В противном случае мы можем с легкостью втянуться в гонку вооружений на основе GNR-технологий, как это произошло с NBC-технологиями в двадцатом столетии. Может быть, в этом заключена основная опасность, потому что если подобная гонка начнется, остановить ее будет очень сложно. На этот раз — в отличие от ситуации во время проекта «Манхэттен» — мы не находимся в состоянии войны с непримиримым врагом, угрожающим нашей цивилизации. Вместо этого нас подгоняют наши привычки, наши желания, наша экономическая система, наше любопытство и соревновательный азарт.