Прими красную таблетку: Наука, философия и религия в «Матрице»
Шрифт:
После раздумий, во многом напоминающих эти вопросы, Декарт пришел к следующему выводу: «сон никогда не может быть отличён от бодрствования с помощью верных признаков; мысль эта повергает меня в оцепенение, и именно это состояние почти укрепляет меня в представлении, будто я сплю». В конечном итоге Декарт проанализировал возможность того, что какое-нибудь могущественное существо, некий «злой гений», оказался бы способным воплотить весь его чувственный опыт в его разуме. Случись это на самом деле, отметил Декарт, то «я буду мнить небо, воздух, землю, цвета, очертания, звуки и все вообще внешние вещи всего лишь пригрезившимися мне ловушками, расставленными моей доверчивости усилиями этого гения».
Поклонники «Матрицы» поймут, что машины в фильме соответствуют «злому гению» Декарта. Следовательно, вопрос Декарта становится и нашим вопросом. Откуда мы знаем, что «Матрица» не основана на реальности, то есть что мы действительно не
Может возникнуть искушение предположить, что машины не допустили бы появления подобного фильма в Матрице, чтобы их существование не было обнаружено. Однако в ходе минутного размышления обнаруживается, что это, напротив, стало бы последней плоской шуткой с их стороны — заставить нас пожимать плечами и смеяться при одном намеке на то, что Матрица может оказаться реальностью, потому что, как ни крути, это «всего-навсего кино».
Может быть еще хуже: предположим, что это именно они изобрели историю о Нео, об Избранном, которого перетягивает к себе харизматический Морфеус и его команда, чтобы разгромить машины и освободить машины, тогда как в реальности нет ни одного свободного человеческого разума. Мы все являемся спящими рабами, и у нас нет ни малейшей надежды на спасение. Нет никакого мессии, нет Нео. Нет даже Морфеуса, который его ищет.
Ответ Декарта на им же заданную головоломку хорошо известен: «Я мыслю, следовательно, я существую». [12] Под этим Декарт подразумевал, что невозможно сомневаться в содержании собственного сознательного опыта. Точно так же никто не может подвергнуть сомнению собственное существование, будучи «мыслящей вещью». Что касается злого гения, то «пусть обманывает меня, сколько сумеет, он все равно никогда не отнимет у меня бытие, пока я буду считать, что я — нечто». Для каждого из нас наше собственное сознание реально без всяких сомнений, что бы там ни было с внешней реальностью, которую наше сознание, по-видимому, представляет нам. На этой основе Декарт развил законченную эпистемологию (теорию познания). Она заканчивается подтверждением того, что реальность мира носит внешний характер по отношению к нашему сознанию.
12
Эта известная фраза содержится в работе Декарта под названием «Рассуждение о методе». В «Размышлениях об первой философии» он пишет об этом немного иначе.
Можно предположить, что субъективное сознание не является достаточным основанием для объективного знания. К примеру, любой находящийся в Матрице человек по аналогии может заметить, что он, без сомнения, существо, наделенное сознанием и уверенное в переживаемых им запахах, образах, вкусах, звуках и чувствах, а также в объектах и людях, которые воспринимаются, — во всяком случае, до тех пор, пока они неизменны, целостны и представляют собой повторяющийся набор запахов, образов, вкусов, звуков и ощущений. Впрочем, остается вопрос: что, если ни один из этих «объектов» и «людей» не реален?
Здесь есть некое допущение, а именно то, что слову «реальный» можно придать независимый от того, что мы воспринимаем и чувствуем, смысл. В «Матрице» Морфеус поднимает эту проблему. После освобождения Нео из Матрицы Морфеус мрачно и сочувственно приветствует его словами «Добро пожаловать в реальный мир». Позже, когда Нео в первый раз входит в «загрузочную программу» и, озадаченный, спрашивает: «Это что, нереально?», Морфеус в ответ говорит ему: «Что такое «реально»? Как ты определяешь реальность? Если ты говоришь о том, что ты можешь переживать, чувствовать вкус и запах или видеть, тогда реальность — это просто электрические сигналы, интерпретированные твоим мозгом».
Мнение о том, что существует мир, внешний по отношению к нашему сознательному опыту и порождающий наш опыт, однако созданный не нашим опытом и не зависящий от нашего опыта, называется реализмом. [13] В этом смысле Декарт был реалистом, поскольку в «Размышлениях» он пришел к выводу, что мы можем с уверенностью знать лишь то, что некие элементы нашего чувственного опыта — «ясные и отчетливые» — соответствуют внешней реальности. «Ясные и отчетливые» элементы — это «все, что постигается в предмете чистой математики». Элементы нашего чувственного опыта, которые можно описать при помощи математики (в частности, геометрии), реальны. Декарт развил эту идею в работе «Начала философии» (1644). В этой книге он объяснил все, от силы тяжести до оптики, в чисто геометрических терминах. Декарт двигался в правильном направлении, однако он попытался создать новую физику на слишком строгих основаниях и потому не преуспел в этом. Физика нуждается не только в геометрии (то есть в пространстве и во времени). Ей также требуются «динамические» характеристики, например сила и масса. Эти не достававшие Декарту компоненты в 1687 году добавил Исаак Ньютон, написав большой
13
Должна отметить, что термин «реализм» многозначен, даже в пределах философии.
14
Термин «натурфилософия» использовался в семнадцатом столетии для обозначения того, что сегодня мы называем наукой.
Может ли наука обеспечить абсолютную достоверность, которую так искал Декарт? Ньютон и многие другие полагали, что да, однако на самом деле ответить нужно «нет». Подумайте о Матрице. У тех, кто заперт в ней (как Нео до своего освобождения), есть та же самая наука, что и у нас. Их мир — просто копия нашего, субъективно, по крайней мере. Итак, в «Матрице» физические законы реального мира оказываются идентичными законам Матрицы. (Несмотря на то что «законы» Матрицы можно «сгибать» или время от времени «ломать», что позволяет тем, кто знает ее подлинную природу, перепрыгивать с крыши одного здания на крышу другого, уклоняться от пуль и, наконец, в случае Нео, контролировать «реальность» Матрицы самостоятельно.) Однако мы можем вообразить во всем похожий на «Матрицу» фильм, за исключением того, что законы «реального» мира будут отличаться от законов «воображаемого» мира, единственно доступного большинству людей.
Предположим, к примеру, что в Матрице люди (как мы) привязаны к земле и должны использовать похожие на самолеты средства, чтобы летать по воздуху. Но в реальном мире люди могут летать, просто захотев этого (как делает это Нео в конце фильма). В этом случае законы Матрицы (которые мы считаем истиной своего мира) будут не похожи на настоящие законы природы. Следовательно, законы природы, открываемые благодаря неизменным, регулярным, повторяющимся и поддающимся количественному определению элементам нашего опыта, могут оказаться лишь законами нашего опыта, а не подлинными законами природы.
Сегодняшние реалисты могли бы доказать, что абсолютной достоверности достичь невозможно, достаточно высокой вероятности. Лучшее объяснение того факта, что наш опыт состоит из неизменных закономерностей, — это то, что наш опыт отражает реальность. Мы не можем опровергнуть существование некой Матрицы: вполне возможно, что реальные законы природы не имеют ничего общего с тем, что предполагает наш опыт; вместе с тем, это очень маловероятно, и, кроме того, мы не располагаем точными доказательствами существования Матрицы. Поэтому разумно сбросить со счетов эту вероятность, даже если ее нельзя абсолютно опровергнуть.
В философии есть и другое направление, противостоящее реализму. Может, оно справится лучше? Джордж Беркли (1685–1753) [15] защищал идею о том, что физические объекты, которые мы воспринимаем органами чувств («воспринимаемые» объекты) — это не что иное, как комплекс ощущений. Таким образом, такое средство передвижения, как «Навуходоносор» (транспортное средство на воздушной подушке в «Матрице»), — это не что иное, как неизменный, целостный и повторяющийся комплекс образов, запахов, звуков, текстуры (включая прочное «ощущение» палубы и т. п.), который ведет себя закономерным и предсказуемым образом. Поскольку звуки не могу существовать без того, чтобы их слышали, образы — без того, чтобы их видели, и т. д., Беркли доказал, что быть реальным — значит просто быть воспринимаемым или ощущаемым. Такой взгляд называется идеализмом. Похоже, Морфеус сознает возможность такой точки зрения, когда спрашивает: «Как ты определяешь реальность? Если ты говоришь о том, что ты можешь переживать, внушать, обонять или видеть…»
15
Беркли высказывался в защиту идеализма во многих работах, например, в работе «Три разговора между Гиласом и Филонусом». Здесь он также попытался доказать несостоятельность реализма, особенно реализма в определении Джона Локка (1632–1704), которое нашло отражение в его философском трактате «Опыт о человеческом разумении».