Принадлежащая
Шрифт:
— Это сделала с тобой твоя Омега?
Я издаю смешок. — Она могла бы поступить и хуже. Я считаю себя счастливчиком.
Он тихо ругается и ведет меня к дивану. Я со стоном сажусь, снимая куртку, чтобы осмотреть рану.
Дерьмо.
У нее получилось лучше, чем я думал.
— Тебе нужно наложить швы, — настаивает Малкольм. — Я отвезу тебя прямо сейчас.
— Подожди. — Мой разум затуманен от потери крови, но на мгновение меня охватывает ясность. — Почему ты здесь?
Он выглядит озадаченным. — Ты
Я хмурюсь. — Что невозможно.
Он просто смотрит на меня так, словно я сошел с ума.
Миа написала ему смс.
Моя милая девочка. Конечно, она почувствовала бы угрызения совести за то, что застрелила меня.
Моя маленькая кровожадная Омега.
— Аптечка первой помощи под кухонной раковиной, — рявкаю я, расстегивая рубашку. Я морщусь от боли, когда Малкольм таращится на меня.
— Тебе нужна больница, Нокс.
Я стискиваю зубы. — Не раньше, чем после конференции.
— Ты серьезно? Ты практически истекаешь кровью!
Я смотрю вниз на растущую лужицу темной жидкости на подушке моего дивана. — Нет, если ты поторопишься и достанешь мне гребаную аптечку первой помощи.
Он перестает спорить и через секунду возвращается с набором, в его глазах недоумение.
— Ты собираешься наложить на себя руки, просто чтобы посетить конференцию. — Он невозмутим.
Я беру нитку для наложения швов и готовлюсь залатать себя. — Чтобы убедиться, что все пройдет гладко.
Я дышу сквозь боль, сосредоточившись на лице Мии, пока игла проходит сквозь кожу.
Малкольм сидит напротив меня, с пристальным интересом наблюдая, как я завершаю каждый стежок. — Где ты научился это делать?
— Военные, — ворчу я.
— Это выглядит чертовски ужасно.
Я бросаю на него взгляд. — Ни хрена себе.
Еще несколько швов, и мне конец. Прилив адреналина уходит, сменяясь болью в ране.
— Где твоя Омега?
Я поворачиваюсь и свирепо смотрю на него. — Она убежала.
— Что за черт? Давайте поймаем ее!
На лице Малкольма смесь паники и ярости, и я не могу удержаться от смеха.
— Ее давно нет.
Он смотрит на меня, открыв рот. — Она может все испортить! Она может рассказать полиции или Коллекционерам, и…
— И что? — Раздраженно огрызаюсь я в ответ. — Никто ее не послушает. Она, наверное, уже в больнице, ей делают чипирование. Сомневаюсь, что у нее есть время беспокоиться об этой ерунде.
Малкольм молчит, но я чувствую его взгляд. Я свирепо смотрю на него. — Что?!
— Мы должны пойти и забрать ее, чувак. Я имею в виду… она твоя.
Я вздыхаю. — Нет, — бормочу я. — Она никогда таковой не была.
У меня внезапно закружилась голова.
—
Я так сыт по горло всем этим дерьмом, что промолчал.
— Потому что она гребаный человек. Ты не владеешь человеком.
Если бы Малкольм был умен, он бы вытащил пистолет и убил меня прямо сейчас. Я раскрыл свои карты, и мое мышление прямо противоположно тому, что движет Спасителями.
В том, что мы делаем, нет места добру и злу.
— Черт возьми, — хихикает он. — Может, тебе стоило стать коллекционером.
Я усмехаюсь и откидываю голову на подушку. — Нет. За это платят больше.
— Ну, это вообще не окупится, если ты истечешь кровью на своем диване.
— Верно. — Я ворчу.
— Она мне понравилась, — добавляет Малкольм.
Собственнический рык вырывается из моего горла. — Ты видел ее всего один раз.
— Да, но я слышал об отметинах, которые она оставила парням, которые схватили ее. Она боец.
Я киваю. — Так и есть.
Она была бойцом всю свою жизнь. Она могла стать жертвой жестокого обращения и кошмара своего детства, но она упорствовала.
И когда я забрал ее, она боролась со мной зубами и ногтями.
Она хотела своего будущего, которое я лишил ее.
— Черт, ты любил ее?
Я моргаю. — Что, черт возьми, ты сказал?
— Такое случалось и раньше, — мягко говорит он. «У нас были хорошие люди, которые сходили с ума из-за Омег, которых мы выставляли на аукцион. Утверждали, что они их любили. Затем Маркус позаботился о них.
Я в бреду от потери крови, поэтому выпаливаю всю чушь, которая у меня в мозгу.
— Это случилось с тобой?
Его глаза серьезно встречаются с моими. — Они выставили мою пару на аукцион. Я не смог перекупить цену покупателя.
Что-то вроде жалости закрадывается в мою грудь, и я понимаю, что совсем не знаю своего правого человека.
Но в нашем мире нет места состраданию.
Вместо этого его вопрос крутится у меня в голове.
Ты любил ее?
Мой Альфа рычит от желания, мой мозг затуманивается, когда в моем воображении возникают образы Мии.
Предательство в ее глазах.
Страдальческое выражение лица, когда она поняла, что я никогда ее не отпущу.
Недоумение от того, что я убил Гарета за то, что он просто прикоснулся к ней.
Ты любил ее?
Вопрос не в том, любил ли я ее.
Да.
И это знание причиняет боль больше, чем любая гребаная пуля.
Малкольм продолжает наблюдать за мной, нахмурив брови.
Я облажался.
Я показал ему слишком много.
— Убирайся из моего дома, — тихо говорю я. — И если ты кому-нибудь об этом скажешь, я тебя убью.