Принц и Нищин
Шрифт:
Одна такая дама лежала на спине, запрокинув назад голову, и с ее полуоткрытых губ периодически срывалось какое-то полное почти страдальческое нежное булькание, по интонациям которого знаток без труда бы определил, что девушка плавает на пике наслаждения.
Вторая скользила всем телом вдоль тела подруги, то привставая на четвереньки, то припадая лицом в страстно колеблющийся полумрак в скрещении ног первой.
Балдеющий Мыскин же полулежал в кресле, широко разбросав руки и ноги и откинув голову с полуприкрытыми, влажно поблескивающими глазами. Вероятно, он уже поучаствовал в первом акте этой глубоко натуралистичной и красивой
В тот момент, когда Сережа на секунду застыл на пороге, разглядывая эту великолепную мизансцену, девушка, которая была наверху, одним плавным, легким движением оказалась возле кресла — у самых ног Александра.
Скользнула губами и языком по его коленям, поднимаясь все выше, ее руки обхватили его бедра и сжали… Мыскин вздрогнул и запрокинул голову еще выше, а потом издал короткий сдавленный стон и резким движением бросил свои руки на спину девушки…
Воронцов хотел сказать что-то бранное, вроде того, что пора отсюда убираться — но просто не смог. Мозг мгновенно парализовало горячими волнами, вспыхнувшими и разлетевшимися от низа живота, как цунами разбегаются от эпицентра подземного землетрясения. Вспомнились и «ройял флэш», и нелепое предложение Романова, и почему-то вчерашний автовояж в парк…
В этот момент заглянул Романов.
— А, минет — лучше для мужчины нет? — одобрительно сказал он. — Перекуем мечи на орала? А вы, Сергей Григорич, что встали, как… памятник Николаю Гавриловичу Чернышевскому, который еще пособие по импотенции написал — "Что делать?» называется. Девчонки-то каковы? Как говорится, любовь зла, а козлы этим пользуются.
Выпустив эти хлесткие перлы сомнительного остроумия, он тут же ретировался, по всей вероятности, до крайности довольный собой.
Вспыхнувший Воронцов хотел было сказать, но тут на внутреннюю сторону его бедра легла нежная женская ладонь, скользнула вверх… и Сережа, прохрипев что-то похотливое, опустился на ковер, на котором лежала девушка из-за стойки бара… и, коротко выругавшись, вдруг вцепился в ее полураспущенные, как только что купленная роза, губы колючим и страстным, почти злобным поцелуем.
И потерял ориентацию.
…Нет, конечно, он потерял не сексуальную ориентацию, потому что под ним содрогалось и извивалось женское тело — просто в мозг ударили клокочущие волны наслаждения, и он потерял ориентацию в пространстве и времени…
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ЗАПЛАТИТЬ ПО СЧЕТУ
…и обрел его от того, что почувствовал леденящий холод и крупный озноб во всем теле.
Волны этого озноба перекатывались по рукам и ногам, комкая их судорогой, кромсали тело, в котором ярилась и танцевала, как дикарь на поминках своего свирепого вождя, тупая надсадная боль.
Сережа поднял голову и увидел, что он лежит на бетонном полу, лицом вниз, и что у его рта собралась небольшая лужица, при ближайшем рассмотрении оказавшаяся кровью. Сергей с трудом приподнялся и увидел, что его новый летний пиджак превратился буквально в клочья, а у джинсов одна из штанин залита кровью, а вторая порвана. Здорово его отделали. И — главное — ведь он ничего не помнит.
Сережа Воронцов негромко застонал, потому что почувствовал
Люмпен-пролетариат какой-то просто. Под стать воронцовскому папаше, Гришке-сантехнику, Нищину отродью.
— Что… та-ко-е? — пробормотал Алик. — Ничччо… не понимаю…
Воронцов поднял голову и тут же понял, что ни в какой они не в комнате, а просто на бетонной дорожке где-то на улице. Над его головой шумела развесистая крона огромного, еще не покрывшегося листвой дерева, и сквозь прогалы в ее массиве виднелось ясное звездное предутреннее небо. Сергей поднялся с земли и, пошатываясь, помог перейти в вертикальное положение и Мыскину.
— В-в-в… холодно, — пролепетал Алик, содрогаясь всем своим длиннющим телом. — Днем такая жарища, а ночью холод, а? Наверно, потому что на бетоне лежали. Как думаешь, Сережа?
— Может… и так…
— Выпить бы… пару «стольничков» водочки.
— Допились уж… алкаши чертовы, — грустно сказал Сережа Воронцов. — Интересно, кто нас сюда так любезно перенес?
— Надо думать… эти козлы из охраны казино… говорил же я тебе, Серега, что все эти игор… игорные дома — говно…
— Это твое бухло — говно.
Мыскин скептически хмыкнул:
— А сам тогда что так забатонился, что ничего не помнишь?
— А я водки не пил… только по «Ариозо» немного загнался. А потом, кажется, еще кальвадос, текилу… ну и так все такое, — жалко откликнулся Воронцов, а потом, поняв несостоятельность своей аргументации, замолчал. Пошарил по карманам и, обнаружив там только пуговицу, тридцать копеек и клочки от разорванной вчетверо «десятки», пробормотал:
— Та-ак… кто-то нас очень хорошо обработал. У тебя нет денег, Алик?
— Н-нет, — откликнулся тот, трепля вывернутые карманы.
— Что-то… н-ничего не осталось… странно. А… ну да… у меня же их и не было. Блин-а-а-а!!
— Что такое?
— Ключи от дома потерял!
— Как потерял?
— Да так, нет их! Были и нет. Как же я теперь домой попаду, родичи только через четыре дня приедут!!
— Пить надо меньше, — горько сказал Сережа. — Только сдается мне, что не только в алкоголе тут дело. Ладно… поехали ко мне домой… дебошир.
— А как? Денег-то нет.
— Какая разница? Щас тормознем тачку, доедем до дома, я сбегаю наверх и вынесу лавэ, сколько затребует. У меня дома еще осталась, кажется, заначка.
— А может — просто прислать ему в торец, и все, — озлобленно предложил Мыскин, — выкинуть из тачки и самим нормально доехать. А?
Сергей покачал головой, и по ней незамедлительно поплыл колокольный звон тупой одуряющей боли:
— Ты рассуждаешь, как пятнадцатилетний отморозок. Этакий гопяра, как Витька Шарман из первого подъезда, который сейчас тянет «пятнашку». Не надо никому в торец. Мы и так сегодня, чувствуется, хорошо подебоширили. Не надо еще кому-то чистить бубен только по той причине, что у тебя плохое настроение.