Принц и Нищин
Шрифт:
Им несказанно повезло.
Одно то обстоятельство, что грохочущий на все близлежащие кварталы «Запорожец» вообще доехал до находящегося в пятистах метрах от дома Воронцова и Мыскина городского парка, было маленьким чудом. Проехал мимо патруля ГИБДД, мимо патрульной машины ППС, по синусоиде, сильно напоминающей траекторию передвижения кардинально нетрезвого человека. Да и вообще — доехал.
Возле одного из входов в парк находилось летнее кафе, почти под завязку забитое посетителями. Мыскинское суперавто, периодически испуская жирные клубы дыма, чавкая и рыгая, ворвалось на автостоянку близ него, едва не вписавшись в крыло грязноватой темно-серой «бэмвэшки» потрепанного ветеранского вида. Клиентура кафе
— А, уррроды!! — торжествующе завопил Сережа, привставая на своем месте. — Газуй, Алик!!!
— А-а-а!!
«Запорожец» с треском продрался через кусты и на полном ходу выкатил на аллею, в конце которой виднелся небольшой, метров десять длиной и примерно три шириной, каменный мост, переброшенный через безнадежно протухший и обмельчавший ручей. В другом же конце аллеи Сережа увидел двух грозного вида лиц в милицейской форме, полным ходом спешащих к нарушителям общественного спокойствия.
— А вот этого не надо… — пробормотал Воронцов, отчего-то шаря по карманам. — Пора соскакивать, Алик.
— М-менты?
— А ты кого надеялся здесь встретить… ым-м-м… архиепископа? — в духе Джона Сильвера проскрежетал Воронцов и басовито икнул, потому что на одной из колдобин рахитичное тельце «Запора» тряхнуло так, что чуть не вышибло дух и из его изношенных внутренностей, и из его незадачливых седоков.
— Былля-а-а!..
«Запор» проехал по аллее и бодро взлетел на мост. Если бы его рулевое управление не так очевидно дышало на ладан или Алик Мыскин был хотя бы не так пьян, то все бы обошлось.
Но так…
…в самый ответственный момент «кабриолет» снова подлетел на очередной кочке, руль заклинило, и автоодр, затрещав на какой-то головокружительно высокой ноте, от которой бы не отреклись лучшие теноры Ла Скала и Большого, врезался в перила с левой стороны моста и, легко круша податливый обветшалый камень, спланировал в неподвижную темную воду в двух метрах под ним.
Шлейф пепельно-белых в подступивших сумерках брызг вырос над захлебнувшимся собственной песней и водной стихией горе-кабриолетом, и в следующую секунду Мыскина швырнуло головой прямо в вонючую прибрежную тину, а Сережа Воронцов, протаранив грудью державшееся на не очень честном слове лобовое стекло и демонтировав его вместе с частью капота, по-жабьи шмякнулся в воду в самом глубоком месте ручья.
Глубина здесь доходила до шестидесяти сантиметров. В машине удержалась одна Света, мокрая как цуцик.
— Кажется, у нашего «Запора» теперь подмоченная репутация, — пробормотал оглушенный падением Сергей, выплевывая изо рта отвратительную слизистую тину.
— Это точно, сукины дети, — прозвучал над его головой голос, в котором нетрудно было распознать не сулящие ничего хорошего административно-правоохранительные нотки…
В отделении Мыскина и Воронцова продержали всю ночь. Свету же отпустили домой часа в два ночи, а вот двух молодых людей серьезно пожурили. Даже несмотря на то, что Сережа и Алик явно не относились к категории лиц, с которыми можно было поступать как угодно. В частности, им сделали скидку как непосредственным участникам второй чеченской…
Впрочем, отделались они все-таки легко: у Мыскина на год отобрали права, а в отношении Сережи Воронцова вообще ограничились штрафом по безобидным статьям административного уложения о наказаниях: «мелкое хулиганство» и «появление в общественном месте в нетрезвом виде».
— Такие серьезные, заслуженные люди, — укоризненно
— В армии, — буркнул Воронцов.
Сережа явно не был расположен вести душеспасительную беседу с ментом ППС.
Но главный итог вечера трудного дня был для них все-таки иной: «Запор» реанимации не подлежал, а дорогостоящая «Пионеровская» система, досыта наглотавшись инфекционной воды и тины, приказала долго жить.
Если бы они только знали, что на самом деле вовсе не утрата несчастного автоодра станет главным итогом этого феерического уикэнда.
Если бы они только знали, что совершенно иное, вытекающее именно из этого буйного летнего вечера, послужит не только главным следствием этого вечера, но и тем, что перевернет их, Сережи и Алика, последующую жизнь. Перевернет, тряхнет, а потом поставит на край погибели.
Если бы они только знали.
В то время, как в городе, где жили Воронцов и Мыскин, была жара, в Москве начался ливень с градом и ураган. Ураган тем более неистовствовал, что ему наконец удалось сломать сопротивление теплого и толстого, как медвежья шуба, антициклона, укутывавшего российскую столицу больше месяца и поддерживающего столбики термометра в исключительно приподнятом настроении. Ураган прокатился по Москве, как разъяренный слон в посудную лавку. Он ломал и крушил. Потом ураган улегся, но только набрал силу ливень. Он клокотал и пенился за окнами, неласковый, злобный, тащил за собой, как бычка на привязи, рычащий и спотыкающийся гром, — а в плотно зашторенном огромном кабинете, богатейше обставленном и тихом, как неописуемо роскошный саркофаг, царила тишина. Сквозь ее властный полог не пробивались ни звуки дождя, ни конвульсивно-рваные вздохи ветра. Ее, эту тишину, тревожили только негромкие и отрывистые слова — холодные, веские, падающие на матово мерцающую поверхность огромного стола, как капли расплавленного воска. Нет, свинца. Мягкий рассеянный свет сочился с потолка и стен, отчего оказалось, что на них раскидано несчетное количество микроскопических светильничков. Да, быть может, так оно и было…
А слова — капли свинца — падали и падали:
— Я не думаю, что это возможно. Эти джеймсбондовские штучки и установочки — не метод для серьезной работы.
Сказавший эти слова рослый светловолосый здоровяк лет около тридцати пяти настороженно посмотрел на небритого черноволосого мужчину в дорогом сером костюме — очевидно, «Brioni». У мужчины было длинное узкое лицо с холодными серыми глазами и утиным носом, строгие тонкие губы и властный подбородок, выдающийся вперед. Услышав то, что сказал его собеседник, небритый мужчина поджал губы и, положив руку на трубку одного из стоящих перед ним многочисленных телефонов, негромко проговорил:
— Мы платим вам большие деньги не за то, чтобы вы становились во вторую позу Геннадия Андреича Зюганова перед принятием «грабительского» и «антинародного» бюджета в первом чтении и говорили мне тут: ах, это невозможно, — и забарабанил пальцами по столу.
— Но, Антон Николаевич…
— Да не нужно мне никаких «но»! — перебил его мужчина с холодными серыми глазами. — Я сам понимаю, что это в самом деле невозможно. Подумать только: уничтожить Романа Вишневского! Примерно с такой же степенью вероятия можно выдать директиву: убить Бориса Березовского или даже — убить Путина. Но ведь нужно не констатировать собственную беспомощность, а пытаться изыскать какие-то новые способы, новые методы ведения работы, вот что! Думаете, я не имею понятия о том, какой уровень охраны у господина Вишневского? Если вы так думаете, что совершенно заблуждаетесь! Я прекрасно знаю цену его службе безопасности. Она очень высока, эта цена. Все-таки не кто-нибудь, а олигарх! Не нравится мне это словечко, но тем не менее… Один Адамов, шеф «секьюрити» Вишневского, стоит десяти… вот именно, десяти!.. десяти дюжин таких деятелей, как вы!