Принц и нищий [Издание 1941 г.]
Шрифт:
Том приказал увести на время женщину с девочкой и обратился к помощнику шерифа:
— Добрый сэр, в чем вина этого человека?
Шериф опустился на колено.
— Смею доложить вашему величеству, он лишил жизни одного из ваших подданных посредством яда.
Жалость Тома к преступнику, а также восхищение его смелым поступком претерпели жестокий удар.
— Его вина доказана?
— Вполне доказана, ваше величество!
Том вздохнул и сказал:
— Уведите его, — он заслужил смерть… Это жаль, потому что он человек храбрый… то-есть… я хочу сказать, что у него такой вид…
Осужденный внезапно почувствовал прилив энергии
— О, государь, если тебе жалко погибшего, сжалься и надо мной! Я невиновен, и улики против меня очень слабы; но я говорю не об этом; суд надо мною уже совершен, и отменить приговор невозможно, но я умоляю только об одной милости, ибо та кара, на которую я осужден, выше всех моих сил. Пощады, пощады, о добрый король! Умилосердись, внемли моей мольбе: прикажи, чтобы меня повесили!
Том был поражен. Он не ждал, что просьба закончится такими словами.
— Какая странная милость! Разве тебя ведут не на виселицу?
— О, нет, мой добрый государь. Я осужден быть сваренным в кипятке.
При этих неожиданных и ужасных словах Том чуть не свалился с трона. Опомнившись от изумления, он воскликнул:
— Будь по-твоему, бедняга! Если бы даже ты отравил сто человек, ты не будешь предан такой мучительной смерти!
Осужденный припал головой к полу, изливаясь в страстных выражениях благодарности, и закончил такими словами:
— Если когда-нибудь тебя постигнет беда, — чего, боже, избави! — пусть тебе зачтется твоя милость ко мне.
Том повернулся к графу Гертфорду.
— Милорд, возможно ли, чтобы этого человека осудили на такую жестокую казнь?
— Таков закон, ваше величество, для отравителей. В Германии фальшивомонетчиков варят живыми в кипящем масле, — и не вдруг, а постепенно, спускают их на веревке в котел, сначала ступню, потом ноги, потом…
— О, умоляю тебя, милорд, замолчи! Я не могу этого вынести! — воскликнул Том, закрыв лицо руками, чтобы отогнать ужасную картину. — Заклинаю тебя, милорд, отдай приказ, чтобы этот закон отменили. Пусть несчастных не подвергают больше таким отвратительным пыткам.
Лицо графа выразило живейшее удовольствие; он был человек сострадательный и способный к великодушным порывам, что не так часто встречалось среди знатных господ в то жестокое время. Он сказал:
— Благородные слова вашего величества — смертный приговор этому закону. Они будут занесены на скрижали истории к чести вашего королевского дома.
Помощник шерифа хотел уже увести осужденного, но Том знаком остановил его.
— Добрый сэр, я хотел бы вникнуть в это дело. Человек говорит, что улики против него очень слабы. Скажи мне, что ты знаешь о нем.
— Осмелюсь доложить вашей королевской милости, на суде выяснилось, что человек этот входил в некий дом, где лежал некий больной, в селении Айлингтоне; трое свидетелей показывают, что это было ровно в десять часов утра, а двое, что это было несколькими минутами позже. Больной был в это время один и спал; а этот человек вскоре вышел и пошел своей дорогой. Час спустя больной умер в страшных мучениях, сопровождаемых рвотой и коликами.
— Что же, видел кто-нибудь, как этот человек давал ему яд? Яд найден?
— Нет, ваше величество!
— Откуда же вы знаете, что больной был отравлен?
— Осмелюсь доложить вашему величеству, доктора говорят,
Веская улика — по тем временам. Том сообразил это сразу и сказал:
— Доктора знают свое ремесло. По всей вероятности, они были правы. Плохо твое дело, бедняга!
— Это еще не все, ваше величество! Есть и другие, более тяжкие улики. Многие утверждают, что колдунья, после того исчезнувшая из деревни неизвестно куда, предсказывала по секрету всем и каждому, что больной будет отравлен и умрет, и больше того — что отраву даст ему незнакомый темноволосый прохожий в простом и поношенном платье. Осужденный вполне подходит под эти приметы. Прошу ваше величество отнестись с должным вниманием к этой тяжкой улике ввиду того, что все это было заранее предсказано.
В те суеверные дни то был довод подавляющей силы. Том почувствовал, что такая улика решает все дело и вина бедняка доказана, если придавать какую-нибудь цену таким доказательствам. Но все же ему хотелось предоставить несчастному еще одну возможность оправдаться, и он обратился к нему со словами:
— Если можешь сказать что-нибудь в свое оправдание, говори!
— Ничто меня не спасет, государь! Я невинен, но доказать свою правоту не могу. У меня нет ни друзей, ни близких, иначе я мог бы доказать, что в тот день я даже не был в Айлингтоне. Я мог бы доказать, что в тот час я был за целую милю от этого места, на Уоппинг-Олд-Стерс. [23] Больше того, государь, я мог бы доказать, что в то самое время, когда я, как они говорят, загубил человека, я спас человека. Утопающий мальчик…
23
Старинная пристань на Темзе.
— Погоди! Шериф, в какой день это было?
— В десять часов утра или несколькими минутами позже в первый день нового года, мой августейший…
— Отпустите его на свободу — такова моя королевская воля!
Выговорив это, Том опять отчаянно покраснел и поспешил загладить, как мог, свой некоролевский порыв, добавляя:
— Меня бесит, что человек идет на виселицу из-за таких пустых и легковесных улик!
Шопот удивления и восторга пронесся по зале. Восхищались не приговором, так как мало кто из присутствующих решился бы допустить или одобрить помилование уличенного отравителя, — восхищались умом и находчивостью, проявленными в этом случае Томом. Слышались такие замечания, высказываемые вполголоса:
— Нет, он не сумасшедший, наш король! Он в полном рассудке.
— Как разумно он ставил вопросы, и как это похоже на его прежнюю манеру — это крутое, властное решение.
— Слава богу, его болезнь прошла! Это не слабый птенец, но король. Он держал себя совсем, как его покойный родитель.
Ропот одобрения, носившийся в воздухе, не мог не дойти до ушей Тома, и у него появилось ощущение непринужденности, полной свободы, и по всему его телу разлились какие-то приятные чувства.
Как бы там ни было, молодое любопытство заставило его позабыть эти радостные ощущения и мысли: Тому захотелось узнать, какое преступление могли совершить женщина и маленькая девочка, и по его приказу обе они, испуганные и плачущие, предстали пред ним.