Принц, нищий и маньяк
Шрифт:
– И все потому, что хочу помочь вам.
Скворцов удивленно поднял брови:
– Мы уже говорили на эту тему. Ты знаешь наше мнение. Дело должно быть передано в другой отдел.
– Я не согласна.
Оперативник никак не отреагировал на замечание любимой женушки и продолжал жевать. Журналистка молитвенно сложила руки:
– Костик, помоги мне – в последний раз!
– Последних разов, обожаемая, у нас с тобой было очень много.
Катя не отставала:
– Скажи, мое чутье хоть раз подвело меня?
Скворцов обреченно вздохнул:
– Ладно, валяй.
Зорина кивнула:
– У меня уже трое подозреваемых! Одна женщина и двое мужчин. Кстати, Морозов пришел в себя?
– Еще нет.
– Жаль, – Катя отхлебнула сок, – он один из них!
В глазах Костика зажегся интерес:
– Ну-ка, расскажи, что ты нарыла?
Журналистка ввела супруга в курс дела. Тот почесал в затылке:
– Да, интересно. Хорошая получится книжка!
Жена выразительно взглянула на него:
– И все?
– А ты хотела получить медаль?
– Что же тебе не нравится?
Скворцов очень устал, поэтому не церемонился даже с любимой женушкой. На их отделе висели три «глухаря», большое начальство давило на Кравченко, а полковник ежедневно метал громы и молнии на оперативках. Супруга упорно предлагала ему оставить за отделом еще одно нераскрытое преступление, тогда как им вполне могли заняться не такие нагруженные коллеги из другого подразделения – по борьбе с терроризмом.
– Мне не нравятся все твои трое подозреваемых, – медленно проговорил он. – Во-первых, Лазарева не произвела на тебя впечатление полной дуры, следовательно, заказать убийство своей соперницы таким способом она не могла. Во-вторых, Морозов – тоже не идиот. Ему ничто не мешало отдать жене телефон и ретироваться. Парень не мог не знать заранее: когда женщина нажмет на кнопку, комната взлетит ко всем чертям. В-третьих, объяснения Измайлова кажутся мне достаточно правдоподобными, из чего вытекает: он непричастен. Не там роешь, дорогая! Но, к счастью, у тебя осталось еще два дня.
– И за эти два дня ты и твои друзья должны еще раз все проверить, – Катя упорно гнула свою линию.
Майор сдался:
– Ладно, завтра скажу ребятам. А теперь медленно и подробно диктуй, чего ты от них хочешь… Нет, давай побыстрее! Я умираю от желанию свалиться в постель.
– Слушаюсь, мой повелитель.
На следующее утро Катя позвонила Пенкину и предупредила: она приедет на работу позже обычного. Анатолий Николаевич не возражал. Отдел криминальной хроники вот уже несколько месяцев не выдавал ничего интересного. С одной стороны, и хорошо, что в городе все спокойно, но с другой – жители Приреченска в первую очередь читали эти страницы.
– Наклевывается интересный материал? – спросил главный.
– Вроде бы.
– Тогда дерзай. Работай дома,
У нее отлегло от сердца. Сегодня предстояло сделать очень много, и свободное время Кате требовалось как воздух.
– Огромное спасибо!
«Жуля» свернула в переулок, где находилась школа-гимназия номер девять. По воле случая, ее оканчивали и супруги Морозовы, и сама Катя Зорина. Это было ей на руку. Классная руководительница супругов вела у журналистки русский язык и литературу и всегда выделяла ее сочинения.
– Перед вами – будущая писательница, – говорила она классу.
В то время ребята реагировали на это сообщение вполне спокойно. Кто знал, каким путем придется идти каждому из них? Это теперь, встречая девушку, одноклассники спешили пожать ей руку или взять автограф.
– Антонина оказалась права, – вспоминали они учительницу.
К ней и направилась Катя в первую очередь. Идя по длинным светлым коридорам к учительской, журналистка отмечала про себя: в школе многое изменилось за эти годы. Здание буквально «закатали» в евроремонт. Все было чисто, красиво и очень современно, но Кате казалось: это заведение сделалось каким-то чужим. Недаром говорят: привычка – вторая натура.
Антонина Алексеевна Брагина сидела на диване возле маленького полированного столика и проверяла тетради. Годы словно проносились мимо, не касаясь этой женщины. Дело шло уже к пятидесятилетнему юбилею, однако ее волосы пшеничного цвета оставались такими же густыми и не испорченными сединой, лицо – гладким и свежим, чуть раскосые глаза – ясными, гусиные лапки тонкими лучиками разбегались от их уголков. Брагина по-прежнему выглядела на тридцать восемь. Это и стало первой фразой Кати, когда она поздоровалась с учительницей.
Увидев свою любимицу, та всплеснула руками:
– Умеешь ты говорить комплименты! Впрочем, профессия у тебя такая, девочка, – она крепко обняла Зорину. – И сейчас ты, наверное, ко мне по делу? Но я не обижаюсь.
Журналистка смутилась:
– От вас ничего не скроешь.
Женщина похлопала ладонью по кожаной обивке дивана, приглашая бывшую ученицу сесть рядом с ней:
– Устраивайся, пока сюда никто не заявился. Я так понимаю, дело конфиденциальное?
– Я по поводу вашего класса, где учились супруги Морозовы.
Лицо Антонины Алексеевны помрачнело:
– Да, это ужасно. Вторая смерть!
Катя открыла рот:
– Вторая?! Но ведь Андрей жив…
Брагина отмахнулась:
– Я не о нем. Первым нас покинул Валерик Панеев. Ты, наверное, его не помнишь?
– Может быть, – журналистка окончила школу двумя годами раньше. – А отчего он умер?
– Выпил паленой водки, – пояснила учительница. – В его положении это было вполне естественно.
– Почему?
Антонина Алексеевна вздохнула: