Принц восточного ветра
Шрифт:
– За что? – на глаза Таи навернулись слезы. – За что все это на нас свалилось? Ведь ты не сделал ничего плохого, правда?
– Правда, доченька, – отец снова погладил ее. – Просто теперь всем правит орден Каменной башни, и его бароны до жути боятся памяти о рыцарях Грозового дракона. Настали черные времена.
– Как же так? – Тая опустилась на скамью у стены и закрыла лицо ладонями.
По ее щекам покатились слезы.
– Я думала, что уже скоро мы все будем дома, и эта черная башня окажется дурным сном.
– Тебе нужно вернуться как можно быстрее, – настойчиво произнесла мать. –
– Да, дочка. Пора возвращаться, но только тебе одной, – твердо добавил отец.
Снаружи послышался скрежет: кто-то вставил ключ в массивную дверь, окованную железом, и со скрипучим лязгом пытался открыть ржавый замок.
– Это Шипилио! Он тебя схватит! – испугалась мать.
Тая быстро чмокнула брата в щечку и бросилась к лестнице. В палату ворвался охранник в плотной кожаной куртке с железными пластинками, нашитыми так, что одна ложилась на другую, образуя чешуйчатую броню. На медном шлеме поблескивал знак цензуриона – надзирателя за общественными нравами и командира небольшого отряда стражи.
– Так и есть: посторонние в охраняемом помещении! – визгливо выкрикнул он, указывая ладонью в перчатке на синий плащ Таи, мелькнувший на лестнице.
Вслед за начальником вбежали четверо рядовых стражей – эти были без шлемов, с растрепанными волосами, в которых застряли опилки. Очевидно, они проводили время, отдыхая на кучах стружки, оставленных плотниками. Вместо доспехов их телеса защищали толстые стеганки, распахнутые по случаю летней жары.
– Эй вы, двое, за мной! Остальные – сторожить заключенных! – скомандовал подчиненным цензурион Жмых.
Двое стражников схватили родителей Таи и грубо усадили их на скамейки. Пара других бросилась за командиром на лестницу, ведущую на вершину башни.
Взбираться вверх по крутой лестнице оказалось трудно даже для легкой Таи. Она сбросила плащ, выпростала крылья из-под разреза в спинной части сорочки, и взлетела. Однако размахивать крыльями в тесной башне оказалось не так-то просто: их края задевали за глухие каменные стены, и чтобы не смять их, Тае вновь пришлось перейти на бег.
Она порядком запыхалась, когда выбралась наконец на верхнюю площадку. Шептуна в пределах видимости не оказалось, и сердце застучало еще громче: неужели своенравный шершень сорвался с привязи и улетел собирать нектар? Однако тут где-то за каменными зубцами послышалось шуршание и звук падающих камней. Тая перегнулась через парапет и заглянула за край. Шершень деловито ползал по боковой стенке, исследуя щели в навесных бойницах, угрожающих тем, кто рискнул бы подступить к башне снизу.
– Шептун, ко мне, живо! – срываясь, крикнула на него беглянка.
Узда, надежно привязанная к зубцу, не отпускала летуна далеко. Тая потянула за ремешок, чтобы быстрее вернуть непонятливое животное, и взгромоздилась ему на спину.
Шипилио Жмых, гремя чешуйками доспехов, уже выползал на площадку. За ним показались двое стражников, оглушительно топающих сапожищами.
– Лети! Ну же! – пятки Таи ударили шершня по шерстистым бочкам.
Шептун нехотя
– Стой! – выкрикнул цензурион, и прыгнул за ним. Но шершень уже оторвался от башни и маневрировал в воздухе. Шипилио ухватился за кончик его гладкого жала и повис, болтая ногами, под которыми простиралось семь ярусов пустого пространства.
– Пошел! Вперед! – Тая хлопала шершня и ладонями, и сапогами, заставляя быстрее убраться из этого опасного места.
Шептун качнул брюшком. Ладонь Шипилио скользнула по жалу, не удержалась и сорвалась. Цензурион полетел к земле, громко вопя и ругаясь. Почувствовав облегчение, шершень рванул вперед, унося наездницу прочь.
Двое оставшихся стражников, успевшие выскочить во двор, забегали с расставленными руками, пытаясь поймать падающего начальника. Он наверняка бы расшибся, если бы перед самой землей не успел задрать кожаный доспех на голову и выпустить крылья, которыми тут же принялся махать изо всех сил. Эта отчаянная работа задержала падение, двое подчиненных подхватили его и помогли опуститься на землю.
– Чего уставились, остолопы? – обрушился на них цензурион. – Выводите ездовых шершней, и в погоню!
Остатки тумана развеялись. Тая оглядывалась на преследователей, кусая губы от напряжения, и забывала править уздечкой, но опытный шершень и без приказов знал, куда держать путь. Последние клубы мглы уже не сбивали его с дороги, ветер унес их, и теперь весь остров сиял под лучами недавно взошедшего солнца.
Внизу, под согнутыми лапами шершня, проносились нити голубых ручьев, широкие поля, на которых начинала колоситься пшеница, и пастбища, по которым бродили стада карликовых коров и толстых крылатых свинок, настолько ленивых, что им не хватало ни сил, ни желания летать.
Мелькнули уютные белые домики поместья Виль-и-Виртис, утонувшего в зеленых садах. Владения баронов ван Виль и ван Виртис тянулись, насколько хватало глаз, и всюду – в садах, в огородах, на пашнях, копошились трудолюбивые земледельцы, великое множество которых обитало на этих землях.
Шептун ощутимо занервничал и начал вихлять из стороны в сторону, словно пытаясь найти укрытие. Тая опять оглянулась и увидела, что за спиной среди небесной лазури возникли три черные точки. Они летели следом, медленно приближаясь, и вскоре можно было уже рассмотреть стражника в чешуйчатом доспехе и двух его подручных, взгромоздившихся на ездовых шершней.
До города оставалось не меньше получаса по прямой, но Тае вовсе не хотелось, чтобы стражники сели ей на хвост. Она направила Шептуна к облачку, дрейфующему к окраине, и затерялась в туманной мгле.
На какое-то время преследователи потеряли беглянку из вида. Этого хватило, чтобы достигнуть обрывистого края острова, за которым простиралась синяя бездна, затянутая туманной дымкой.
Там, далеко внизу, гремели исполинские грозы. Оглушительные раскаты грома грохотали, как залпы тысячи пушек. Вспышки ослепительных молний прорезали свинцовую толщу туч. Ураганные ветры носились, словно вырвавшись из мешка всемогущего божества. Но вся эта чудовищная свистопляска бушевала далеко под дном острова. Сам же остров плыл на недосягаемой высоте, спокойный и невозмутимый, как облачко, которому ни до кого нет дела.