Принцесса для сержанта
Шрифт:
Наверное, и в самом деле не стоило тогда заранее именоваться.
— Так, — говорю. — А это еще что?
Колин подошел, посмотрел.
— Похоже, — замечает, — на след от гусеницы.
— А?
У меня, наверное, челюсть отвисла. Колин растерянно так посмотрел.
— Гусеницы, — поясняет, — это насекомые такие. Маленькие, зеленые… — запнулся, поглядел еще раз на след. — Правда, эта, наверное, большая.
По мне это если и была гусеница, то разве что от КВ.
Интересно, думаю, а кто из таких гусениц вылупляется, что за бабочки? Может, драконы? Хотя ящерицы,
— Ладно, — говорю, — нечего над каждой бороздой головы ломать. Не энтомо… тьфу, не насекомых здешних изучать мы сюда пришли.
— Сергей, ты отчего такой хмурый?
— Не нравится мне в этом лесу, — говорю, — слишком уж все тихо.
— А разве это плохо?
— В общем-то нет. Только как бы нам по этой тишине прямиком в засаду не притопать.
— Мы на темной стороне, Сергей, — говорит эльф. — Здесь в лесах всегда тишина.
— Угу. Кладбищенская.
Я вспомнил, как в первый раз по такому вот лесу шел — только-только вырвавшийся из Гар-Амронова замка и еще не представляющий, что попал в чужой мир. Так же удивлялся непривычной тишине: в лесу, особенно ночном, тишина — гостья редкая, все время находится кто-то чирикающий, цвикающий, ухающий или подвывающий.
А еще я тогда гадал, куда ж меня занесло: в Польшу, Венгрию или Германию?
Потом была мертвая деревня, где я впервые увидел орка, в виде скелета… а затем я повстречал Кару. Мою рыжую. Любимую. Единственную. Самую-самую.
Начал вспоминать ее — и едва не проглядел, как шедший в авангарде Колин замер с поднятой рукой.
— Т-с-с-с!
Автомат у меня на спине висел, стволом вниз. Я его медленно-медленно под локоть перетащил, взвел…
Ну что, думаю, товарищ старший сержант, на тишину жаловаться изволили? Не нравилась она вам? Нате, получите и распишитесь — шум. Конкретный такой шум, недвусмысленный — кто-то сквозь чащобу прямиком на нас ломится.
— А ну, — шепотом кричу, — все за деревья, живо!
И сам за ствол шагнул.
Треск и шорох все ближе, ближе. Я напрягся, автомат на колыхание веток навел…
— Фу-ты, ну-ты!
Это Фигли, выходя из-за дерева, свое мнение озвучил — а я едва и крепче не выразился.
Потому как из раздвинувшихся веток на тропку вылез кабан. Здоровенный секач, в холке мне по пояс, клыки загнуты, глазки за пятачком сверкают…
Спору нет, кабан — зверь серьезный, а порой даже и опасный. Но когда стоишь в мертвом лесу и ждешь, что на тебя вот-вот выскочит неведомая тварь о клыках, рогах и щупальцах, от мысли о которой уже заранее ноги в студень превращаются… после такой накачки обыкновенный секач всерьез воспринимается с трудом. Тем паче — хоть и дикая, но все же свинья.
— Эй, ты, щетинистое…
Кабан резко развернулся, увидел гнома, фыркнул, наклонил морду, копытом землю взрыл… повалился набок, дрыгнул ногами и затих.
— Ловко.
— Отличный бросок, Фигли!
И в самом деле — за такой бросок Фигли только аплодировать, мысленно, разумеется. С трех метров, в лоб — а тесак по рукоять ушел.
— До сего дня мне доводилось лишь слышать о кабаньих наездниках из числа гоблинов: — Колин вокруг туши обошел,
Ну да, прикидываю я, вспоминая своего «языка», в смысле — трофейного гоблина. Как же его звали-то? Крэг? Или Крэк? А росту в нем было метра полтора, так что на эдакую зверюгу взгромоздиться он бы вполне сумел и даже ноги по земле не волочились бы.
Оглядываюсь — и едва не охнул от удивления. Дара улыбается, мечтательно так. Первый раз за три дня.
— Вспомнила последнюю кабанью охоту, — поймав мой недоуменный взгляд, говорит она. — Кажется, что она была ужасно-ужасно давно, хотя на самом деле не минуло и двух месяцев. Окорок в винном соусе, да простят меня Колин и путлибы, — засмеялась она, — был совершенен и неповторим.
И тут у меня в голове словно щелкнуло. Посмотрел на небо — светлеет, перевел взгляд на кабана…
— Слушайте, — говорю, — а и в самом деле. Чего такой груде добра пропадать? Давайте его съедим.
— Что, прямо здесь? — удивляется гном.
— Ну зачем прямо здесь, мы ж не звери. Дотащим до ближайшей опушки. Колин, помнится, ты хвалился, что умеешь костер без дыма разводить.
— Не без дыма, — поправляет меня эльф. — Просто я могу заставить дым стелиться по земле, так что сверху он будет неотличим от лоскута задержавшегося ночного тумана.
— Сверху нас сейчас никто не увидит, — заявляет Фигли. — Мы идем три дня и за все время не видели ни одного крылатого слуги Тьмы.
— А «птички»?
— Он же сам тогда сказал, что к злу они отношения не имеют!
— И что с того. Багдасарские длиннозубы тоже к злу отношения не имеют, а загрызть и кровь высосать могут не хуже любого вампира!
— Сергей, — поворачивается Дара, — что ты скажешь?
И смотрит выжидательно.
Я еще раз обстановку оценил. С одной стороны, конечно, как ни крути — риск. Но с другой — уж очень нормального мяса пожрать хочется.
— Берем! — решаюсь. — Фигли, сруби пару…
— Сергей, — зевает гном. — Уж наверное о том, как тушу кабанью доволочь, принцесса и та больше тебя знает.
— Скажу больше, — улыбается эльф. — Ее высочество может знать о сем больше некоторых гномов.
— Ну вот пусть тогда ее высочество и покомандует процессом, — говорю. — А я пока ближайшую опушку отыскать попробую.
Процессом готовки кабана тоже Дарсолана руководила. И получилось у нее просто замечательно. Хоть она и жаловалась, что приправ нужных нет — одна только соль у гнома отыскалась — но лично мне после камбузовой овсянки и трех дней сухпая впиться вот так зубами в настоящее сочное мясо… для понимающего человека наслаждение, мало с чем сравнимое.
Само собой, втроем целого секача мы не то, что дочиста сожрать — даже уполовинить толком не сумели. Хоть и старались, как могли. Последним Фигли отвалился — но сначала котелок над костром повесил, бульон варить. Куда в него столько жратвы влезает — ума не приложу. Эльф шутит: у каждого гнома за щекой особый микропортальчик есть. Мол, через этот портальчик большая часть того, что гном ест и пьет, прямиком в его кладовку попадает. Шутка шуткой, но кабанины сожрал Фигли больше, чем мы с принцессой вместе.