Принцесса где-то там
Шрифт:
– Хорошо, – сказала я.
– Будь осторожна, дочь.
– И ты тоже, папа.
– Я тебя люблю, ты же знаешь.
– Конечно. И я тебя.
Он вышел в прихожую и исчез, даже не притронувшись к входной двери.
Понятия не имею, как он это делает.
До двенадцати лет все вокруг звали меня Бобби, но после того, как это имя использовал Пеннивайз, меня начинало трясти всякий раз, как я его слышала. Для Роберты я была слишком молода, да я и сейчас слишком молода для Роберты, поэтому осталось не так уж много вариантов.
Когда
А пока – Боб.
Это, пожалуй, оптимальный вариант.
Я люблю папу, но почему то каждый раз после того, как он уходит, испытываю облегчение.
В общем, папа отчалил навстречу новым приключениям (я не сомневалась, что это так. У людей вроде него по-другому просто не бывает, и даже совсем не потому, что они этого хотят), а я отодвинула букет в сторону и глянула на папку, которую мне прислали.
Вот ведь зараза этот Кристиан Браун.
Он сдержал свое слово. Обещал прислать мне записи вечером, и вот он, вечер.
И вот они, записи.
Самые натуральные, на самой настоящей бумаге. Еще и не распечатки, а написанное от руки. Хорошо хоть, что у него почерк разборчивый.
И как мне теперь доставить эту посылку Аманде, если ее район закрыт на карантин?
Я нашла в кармане телефон, и оказалось, что он сел. А я еще удивлялась, что мне весь день никто не звонил…
Пришлось искать провод, который почему-то обнаружился в ванной, но без блока зарядки, который какого-то черта лежал на холодильнике, где его и втыкать-то некуда.
Потом я как-то совместила все это между собой и с розеткой, освободила место на журнальном столике (из стопки шмоток, которую я смахнула на пол, почему-то выкатилась граната), и начала фотографировать все это безобразие по одному листочку, сразу же отсылая их Аманде.
Уже после третьей фотографии она мне перезвонила.
– Что это за чертовщина, Боб?
– Это твое интервью, Эми.
– Я вижу, что это мое чертово интервью, Боб. Почему оно в таком чертовом виде?
– Спроси своего чертова красавчика, – сказала я.
– Это что, его почерк?
– Ну да.
– Да, я еще удивилась, что понимаю каждое слово, – сказала она, намекая на мои низкие навыки каллиграфии. – Но я ничего не понимаю. Почему так сложно? Почему ты не записала его ответы на диктофон?
– Я не знаю, почему он не записал свои ответы на диктофон, – сказала я. – Я оставила ему диктофон, черт побери.
– В каком смысле «оставила»?
– Вместе с вопросами, – сказала я.
– Тебя что, не было на самом интервью?
– Мне пришлось уйти после третьего вопроса, – призналась я. – Работа, знаешь ли. Какие-то ребята решили ограбить банк, и нас всех вызвали по тревоге.
– Я знаю, я смотрю новости, – сказала она. – Но ты знаешь, милочка, что уходить с интервью вот так – это очень непрофессионально?
– Не косплей Мегеру, – попросила я. – Ты мне, между прочим, не начальник.
– Ок, прости, Боб, –
Я посчитала.
– Восемнадцать листов.
– О боже, – вздохнула она. – А мне это к утру надо будет как-то расшифровать и привести в удобоваримый вид.
– Тебе бы и аудио пришлось расшифровывать, – заметила я. На сайте, конечно, они могут выкладывать материалы в любом формате, но печатные издания воспроизводить звук пока еще не научились.
– Это проще, – сказала она. – Вставляешь наушники и фигачишь. А тут…
– У него хотя бы хороший почерк, – сказала я, пытаясь ее подбодрить.
– Ладно, прорвемся, – сказала Аманда. – И как он тебе?
– Что бы я могла успеть рассмотреть за десять минут?
– Ой, не морочь мне голову, Боб, – отмахнулась она. – И нескольких секунд хватает, чтобы почувствовать этот животный магнетизм, ощутить на себе эту магическую притягательность, заглянуть в бездонные колодцы его глаз…
– Магнетизма не случилось, – доложила я подруге. – Кроме того, у него весьма специфические вкусы, и я…
– Что? – возопила она так громко, что мне даже пришлось отодвинуть телефон подальше от уха. – Он рассказал тебе о своих вкусах? Будь ты проклята, Роберта Кэррингтон! На твоем месте должна была быть я!
– Если ты имеешь в виду место рядом с ним, так оно до сих пор свободно, – сказала я. – А если ты про интервью, то я же не виновата, что у вас объявили локдаун.
– Нет, я всё-таки тебя ненавижу, – сказала она. – Что совсем не твой тип?
– Абсолютно, – сказала я.
– В любом случае, мне нужны все подробности, – сказала она. – Как он был одет? Как сидел? Что сказал? Как себя вел? Какой он в жизни, а не на картинке? Как отреагировал, когда ты сказала, что тебе надо идти? И, самое главное, что там за вкусы?
– Давай поговорим об этом завтра, – сказала я. – Сегодня я слишком устала, кроме того, в мою дверь кто-то стучит.
– Все ты врешь, – сказала она.
Я вышла в прихожую и поднесла телефон поближе к двери, в которую действительно стучали. Не слишком громко, чтобы это выглядело невежливым, но достаточно настойчиво.
– Небось, сама же ногой и колотишь, – вздохнула Аманда. – Ладно, тогда сегодня с тебя фотографии, а завтра уже расскажешь мне все в деталях.
– Угу, – сказала я.
Я повесила трубку и пошла открывать дверь. А поскольку я все еще держала в уме папино предупреждение о грядущих неприятностях, прежде чем открыть дверь я вернулась в комнату, чтобы сунуть за пояс пистолет.
Когда со мной мои верные друзья Смит и Вессон, мне гораздо спокойнее.
В дверь продолжали стучать.
– Да иду я!
Стук затих.
Кого там могло принести ночью? Надеюсь это не миссис Свинтус, соседка из квартиры сразу подо мной, с очередной порцией дурацких претензий. Помню, как-то ночью мы с Дереком немного увлеклись, и она вызвала полицию. Каково же было ее разочарование, когда на выезд приехали мои знакомые ребята, которые не стали меня арестовывать и расстреливать прямо на месте (чего, по ее мнению, и стоило бы сделать), а просто напомнили, что надо вести себя потише, а потом еще и на чай остались.