Принцесса и чудовище
Шрифт:
Мирам склонил голову, признавая свою вину. Спорить с будущим правителем Ривастана он не собирался. Пока что — не собирался.
— Но, — продолжил герцог, вновь поворачиваясь к окну, — многие офицеры уже готовы признать законного правителя Ривастана. Полководцы убедят остальных — силой клинков. Даже не силой, одним лишь сиянием стали. Ее даже не придется вынимать из ножен, большинству хватит того, что клинки в принципе где-то существуют. И готовы на дело.
Повернувшись к гостям, герцог тяжело оперся обеими руками о столешницу.
— Надеюсь, мне удалось объяснить вам ситуацию, —
— Так точно, милорд, — откликнулся полковник, первым поднимаясь со стула. — Будем ожидать ваших распоряжений.
— Мирам, — окликнул Гемел гостя.
Граф нехотя выбрался из мягкого кресла и с заметным сожалением поставил полный бокал вина обратно на стол.
— Спасибо, милорд, за гостеприимство, — сказал он. — Позвольте уверить вас, что все ваши указания будут исполнены в точности.
— Помните, граф, — с нажимом произнес герцог. — Больше никаких махинаций с деньгами. Никаких ссуд. Процентов. Займов. Все деньги, что сосредоточены у вас в руках, должны идти только на наше дело. Награду вы получите после, и то золото, что вы пытались скрыть, покажется вам жалкими грошами. Не разменивайтесь по мелочам, граф.
— Да, милорд, — закряхтел Мирам, покрываясь красными пятнами. — Конечно, милорд. Больше никаких тайн.
— Ступайте, — велел герцог, отталкиваясь от стола. — И постарайтесь не подвести меня. И весь Ривастан.
Провожать гостей он не стал — у дверей кабинета их встретил верный Пим и пригласил пройти к выходу. Герцог подождал, пока слуга закроет за гостями двери кабинета, потом схватил со стола свой нетронутый бокал, жадно отхлебнул холодного вина и лишь тогда повернулся к самому темному углу кабинета.
— Тень! — позвал он.
Темнота в углу зашевелилась, намекая, что в ней скрывается нечто большее, чем занавески.
— Все хорошо? — спросил герцог.
— Все в порядке, милорд, — едва слышно донеслось из угла.
Герцог отрывисто кивнул. Потом вскинул голову, словно намереваясь спросить о чем-то еще. Передумал. Снова кивнул, поставил бокал на стол и быстрым шагом вышел из кабинета, забрав с собой подсвечник со стола.
Когда за ним захлопнулась дверь, в комнате воцарилась темнота. Казалось, дом уснул. Но не прошло и минуты, как где-то под потолком раздался шорох. Потом с треском развернулись крылья, и крохотная ночная пичуга рванулась в открытое окно. Темной молнией она пронзила пустой кабинет и вырвалась на простор ночи, оставив позади душную комнату, где ей пришлось провести несколько часов — совершенно вопреки естественным инстинктам. Кабинет герцога снова погрузился в тишину.
Темнота в дальнем углу вновь пришла в движение. На этот раз она собралась в огромное пятно и превратилась в человеческую фигуру — невысокую, закутанную с ног до головы в черный плащ.
Тень неслышно выскользнула из угла и бесшумно подошла к распахнутому окну. Посмотрела вслед улетевшей птице, так торопившейся покинуть человеческое жилье.
— Все хорошо, милорд, — прошептал человек в плаще. — Все хорошо.
И тихо засмеялся.
Остаток ночи путники провели в дороге. Отряд двигался не быстро,
Мыслей у Ла Тойя было много. Они вились разноцветным вихрем в распухшей от боли голове, и он не знал, что с ними делать. Раны, полученные в бою, уже затянулись, но от большой потери крови до сих пор неприятно кружилась голова, и это мешало сосредоточиться. Сигмон чувствовал, что упускает что-то важное, но никак не мог понять — что именно. Он никак не мог связать воедино разрозненные нити своих подозрений и рассуждений, и на то была еще одна причина, кроме дурного самочувствия. Имя причины было Вэлланор Борфейм, дочь герцога Тарлина Борфейма, будущая королева Ривастана.
Невинный поцелуй до сих пор жег щеку Сигмона, причиняя больше боли, чем все раны, вместе взятые. Граф не был бесчувственным болваном, машиной для убийств, каким видели его со стороны. Он прекрасно знал, что он чувствовал. И что чувствовала она, тогда, в лесу, когда его рука коснулась хрупких плеч. В тот миг он словно пробудился от глубокого сна. Очнулся от холодного оцепенения, в котором провел последнее время, словно ящерица, лишенная тепла. Сигмон почувствовал, как бились вместе их сердца, и в тот же миг ощутил биение самой жизни. Он услышал шепот ночного леса, увидел прекрасный лик луны, смотрящий с высоты в мокрый и холодный лес. Почувствовал, как кровь вытекает из его ран, и понял — он еще жив. И она — Вэлланор Борфейм — тоже живой человек, а не просто имя на древе королевских династий. Он понял это в единый миг просветления и тотчас спрятался за маской чудовища, верного приказам своего короля.
Он не мог позволить себе поступить иначе.
Никто не должен знать об этом. Никто, и в первую очередь — Вэлланор Борфейм. Пусть она видит лишь чешую и холодные змеиные глаза бесчувственного убийцы, с ног до головы залитого своей и чужой кровью. А не славного героя, спасающего принцессу от дракона. Но ведь взгляд, один лишь взгляд мог выдать его и положить начало чему-то, чему лучше не случаться никогда. Вэлланор Борфейм… Нет, Вэлланор Сеговар не должна видеть в Сигмоне Ла Тойя никого, кроме верного ручного зверя, в котором кипит жажда крови.
Зверь, словно почуяв, что речь идет о нем, заворочался в душе Сигмона. Он не мог понять всех тонкостей, испытываемых его хозяином. Ему просто нравилось быть рядом с комочком света, чье имя так приятно отдавалось в его ушах. Он мог позволить себе быть откровенным с самим собой — дикий зверь, что с него взять. Сигмон ему завидовал. Он боялся, что, вновь увидев принцессу, выдаст себя неосторожными взглядом. И благодарил судьбу за то, что их нагнал отряд герцога. Теперь Вэлланор ехала в плотном кольце из всадников, надежно укрытая от чужих взоров. Герцог ехал рядом с ней, и лишь иногда Сигмон ловил на себе его взгляды, исполненные и гнева, и восхищения.