Принцесса из рода Борджиа
Шрифт:
— Господин де Моревер, — вдруг произнесла она с одной из своих улыбок, заставлявших мужчин трепетать, — я не меньше вас тороплюсь оказаться рядом с герцогом де Гизом…
— Тогда поехали…
— Минуту. Я хочу поведать вам причину своей поспешности в надежде, что вы поможете мне в исполнении моих замыслов.
— Я к вашим услугам, — кланяясь, проговорил Моревер с той элегантной вежливостью, в которой ему нельзя было отказать, — но ради Бога, поторопитесь, сударыня!
Фауста какое-то мгновение смотрела на него, наблюдала, изучала с мрачным удовлетворением и, наконец,
— Я хотела, — сказала она, пронзая Моревера взглядом, — просить милости у господина де Гиза. Без сомнения, он мне не откажет, но, поскольку вы обещали свою помощь, я рассчитываю на вас, так как знаю, что герцог всегда прислушивается к вашим словам…
— А в чем же должна состоять эта милость? — спросил Моревер, покусывая в лихорадочном нетерпении ус.
— Так, мелочь, — ответила Фауста, — подарить жизнь и свободу господину Пардальяну…
Моревер подскочил на месте. На какое-то мгновение взгляд его помутился, а со щек сошел весь румянец. Он нервно расхохотался и хлопнул себя по колену.
— Значит, вот чего вы хотите, чтобы я попросил для вас у герцога? — спросил он изменившимся голосом. — Послушайте, сударыня, нам надо торопиться, ибо опоздания я себе не прощу, поэтому позвольте мне сообщить вам нечто, что без сомнения изменит ваши планы относительно меня. Вот уже почти восемнадцать лет я знаком с… Пардальяном. И вот уже восемнадцать лет, сударыня, я жду случая, подобного сегодняшнему. Поймите, сударыня, если бы мой лучший друг заступился за Пардальяна, он немедленно стал бы моим смертельным врагом! Если бы мой отец сделал хоть одно движение, чтобы спасти Пардальяна, я убил бы отца! Если герцог де Гиз помилует его ради вас, я убью герцога, рискуя быть растерзанным на месте его стражей! Если вы на моих глазах попросите этой милости, я убью вас!..
Произнеся эти слова, Моревер вскочил: он потерял голову от ненависти, лицо его исказилось, рука легла на эфес шпаги… казалось, он сейчас бросится на Фаусту. Однако же злодей быстро обрел хладнокровие и поклонился:
— Прощайте, сударыня, простите за резкости, которые невольно вырвались у меня. Извините, но я не смогу сопровождать вас, так как знаю, о чем вы собираетесь просить герцога де Гиза…
— Тем не менее я буду просить его об этом, — вставая, произнесла Фауста.
Моревер издал нервный смешок.
— К счастью, — процедил он, — я избавлен от необходимости убивать такое прекрасное создание, каким вы являетесь, сударыня, ибо полагаю, что герцог скорее своими руками расправится с вами, как бы горько ему ни было впоследствии, чем согласится даровать жизнь и свободу своему смертельному врагу.
— И все же он согласится! — произнесла Фауста с той непередаваемой властностью, перед которой склонялись самые гордые головы. — То, в чем он отказал бы вам и даже самому себе, он с покорностью отдаст мне!
— Вам?! — вскричал изумленный Моревер. — Но почему? Кто вы такая, что осмеливаетесь так говорить о моем хозяине, о хозяине
— Я говорю так потому, что если вы — вместе со всем Парижем — повинуетесь Гизу, то Гиз повинуется мне! Потому что я — мозг, в котором рождаются замыслы, а он — всего лишь рука, которая действует, побуждаемая мозгом. Потому что я — та, кто взбунтовала королевство и изгнала Генриха III! Я соорудила трон вашего завтрашнего короля, и я послана, чтобы восстановить прежний порядок вещей, расшатанный невежеством королей, гордыней священников и бунтом народов… Я — Фауста!
— Фауста! — прошептал, трепеща, Моревер.
И из глубины его памяти всплыли все разрозненные слухи о бесконечном могуществе этой женщины, чье имя со страхом шептали в окружении герцога; это имя, заставлявшее бледнеть самого Гиза, это имя, напоминавшее о самых таинственных заговорах, это имя — символ небывалого величия, необычайной силы и сверхъестественного господства — поразило Моревера. Он был охвачен едва ли не суеверным ужасом.
Он бросил быстрый взгляд на эту женщину, и она показалась ему преобразившейся, окруженной сиянием, а на ее челе — он мог бы поклясться в этом! — красовалась тиара. Ноги его задрожали, и он опустился на колени. Фауста с пренебрежением смотрела на него. Без сомнения, на ее счету были более трудные и более славные победы.
— Моревер, — произнесла она более спокойным голосом, — мне известна твоя ненависть к Пардальяну. И теперь, когда ты знаешь, кто я, я спрашиваю тебя: хочешь ли ты дать мне жизнь и свободу этого человека?
У Моревера, казалось, помутился рассудок, бешенство овладело им при мысли, что Пардальян может ускользнуть от него. Ему пришла в голову идея броситься на Фаусту и расправиться с ней… но он знал, что за дверьми стоит охрана, готовая ворваться в зал по первому же зову. Он понимал, что за Фаустой стоит грозный Гиз, да и вся Лига будет мстить ему за это убийство. Он хрипло вздохнул, решил про себя отложить свою месть и прошептал:
— Да исполнится ваша воля!..
Затем, словно его силы иссякли после этого признания собственного поражения, из его глаз, сверкая, брызнули слезы. Он поднялся и пробормотал:
— Вся моя жизнь была в этой ненависти. Теперь я отдаю свою жизнь в ваши руки.
Фауста пригласила Моревера сесть, указав ему на кресло. И лицо ее приобрело выражение пленительной нежности. Но Моревер отрицательно покачал головой.
«Вот человек, который готов возненавидеть меня, — подумала Фауста. — Нужно, чтобы через мгновение он был готов меня обожать.»
— Господин де Моревер, — произнесла она вслух, — добровольно принеся мне в жертву свою ненависть, вы обрели право на мою признательность. Я хочу предложить вам награду, достойную вас.
И снова Моревер покачал головой.
— Прежде всего, — спокойно продолжала Фауста, — знайте, что ваша ненависть, несмотря ни на что, будет удовлетворена.
— Что вы хотите этим сказать? — вскричал Моревер.
— Что Пардальян умрет! Что я попрошу герцога не только помиловать его, но и отдать его вам, как только он будет схвачен!