Принцесса из рода Борджиа
Шрифт:
Заметив, как подействовали ее слова на Кроасса, Филомена набралась духу и прошептала:
— Я пришла пригласить вас осмотреть вместе со мной наш сад. Цветы, плодовые деревья…
Получив это приглашение, Кроасс понял, что должен ответить галантностью, как приличествует сердцееду и доблестному воину. И он проревел:
— Ох, Филомена! Дерзну ли я сорвать цветы вашей скромности и плоды вашей добродетели?
Это заявление даже сам Кроасс посчитал очень смелым, а Филомена — так просто роковым! Оба на мгновение замерли в растерянности: Филомена — дрожащая, смущенная сознанием того, что она
Филомена очень ловко направила Кроасса в один пустынный уголок, казалось, предназначенный самим Богом для любовных признаний, куда к тому же вот уже несколько дней монашкам было строго запрещено ходить. Из посещения этого места, где находился небольшой домик, окруженный заборчиком, Филомена, которая была по ее собственному выражению, любопытна, как сорока, а сейчас вдобавок изнывала от любовного томления, надеялась извлечь двойную пользу: во-первых, узнать причину наложенного аббатисой запрета, а во-вторых, продолжить беседу с Кроассом, не опасаясь нескромных ушей. Благодаря искусным маневрам Филомене удалось достичь заветного места так, что их никто не заметил. В этом она была уверена. Когда наконец они приблизились к изгороди, сердце ее готово было выпрыгнуть из груди.
— Остается только войти за ограду, — прошептала она слабеющим голосом.
— А зачем нам туда входить? — спросил Кроасс.
— Видите вон тот домик? Это очаровательное укрытие, где нас никто не увидит и не сможет подслушать…
Филомена уцепилась своей высохшей рукой за Кроасса и, не вдаваясь в дальнейшие объяснения, потащила его к калитке. Калитка оказалась запертой.
— Какое несчастье! — воскликнула Филомена.
— Погодите, — сказал Кроасс, пылавший отвагой, — я перелезу через изгородь и изнутри с легкостью вам открою.
— Ах! Вы настоящий герой!
Кроасс без колебаний ринулся на штурм, который, благодаря его росту, прошел успешно; несколькими секундами позже он спрыгнул с другой стороны изгороди и, не теряя времени, приготовился открыть калитку. В это мгновение он услышал позади себя легкий шум торопливых шагов. Он обернулся, и у него вырвался возглас изумления: к нему спешила девушка, волосы ее были растрепаны, руки прижаты к груди, взгляд полон мольбы: дитя, объятое страхом, но и в страхе восхитительно прекрасное!
— О, сударь, — произнесла она просительно, — кем бы вы ни были, спасите меня! Уведите меня отсюда!..
— Маленькая певица!.. Виолетта!.. — воскликнул Кроасс.
При звуке его голоса девушка, казалось, узнала того, к кому обращалась, и запнулась.
— Ах! — вздохнула она. — Это не мой спаситель, это подручный Бельгодера!..
И две слезы покатились по ее бледным щекам.
— Виолетта! Здесь! — повторил Кроасс. — Но каким образом?..
Кроасс не договорил; в эту минуту на пороге домика появился человек, которого он знал слишком хорошо: Бельгодер!
Бельгодер всегда являлся
Бельгодер грубо схватил Виолетту за руку и прорычал:
— Ступай в дом! В другой раз это тебе даром не пройдет.
Бедняжка опустила голову и медленно направилась к домику, в котором и исчезла. Бельгодер проводил ее до дверей, а затем обернулся к Кроассу… Тот, пользуясь моментом, когда, казалось, его грозный хозяин отвлекся, бросился назад к ограде. Но Бельгодер краем глаза следил за слугой: грубо ухватив Кроасса за икру, он стащил его на землю. Кроасс рухнул на колени. Бельгодер взял его за воротник камзола и поставил на ноги.
— Так, — процедил он сквозь зубы, — и что же ты здесь делаешь?
— Хозяин, — пробормотал Кроасс. — Я… я искал вас!..
— Что ж, ты меня нашел! Марш вперед, не то отведаешь дубинки!
И несколько секунд спустя бледный от ужаса Kpoacc, тоже вошел в дом. Ему чудилось, что он спускается в собственную могилу. Филомена же сквозь щель в изгороди наблюдала эту сцену и все слышала. Она видела Виолетту, видела Бельгодера; она видела, как Кроасс упал на колени перед этим человеком. Тогда, охваченная страхом, она поспешила скрыться.
Она уносила с собой горькое сожаление — но и глубокое удовлетворение. Сожалела Филомена о единственном в своей жизни приключении — впрочем, так и не состоявшемся, а удовлетворение чувствовала от того, что проникла в некую тайну.
Однако еще большей радостью для Филомены было поделиться своим открытием. Не прошло и десяти минут, как, уединившись в своей келье, две сестры — Филомена и Марьянж — приготовились одна рассказывать, а другая — внимательно слушать.
— Ах, сестра Марьянж, какая новость! Но вначале обещайте мне: никому ни слова!
— Бог свидетель! — вскричала Марьянж, которая уже перебирала в уме тех, кому она раззвонит об услышанном.
— В монастыре мужчина!..
— Они и раньше появлялись здесь, так что если ваша новость только в этом…
— Да, но этот мужчина обитает в маленьком домике… вернее, их там уже двое… и еще одна пленница!
И сестра Филомена очень точно и в деталях поведала о том, чему она только что стала свидетельницей. Когда рассказ ее был окончен, сестра Марьянж погрузилась в глубокие раздумья. Выражение лица сразу выдавало в ней пронырливую особу, которая все хватала на лету и, что самое главное, умела извлекать выгоду из добытых сведений. Поразмыслив, она не только решила не разглашать поведанного ей секрета, но и сказала сестре Филомене:
— Послушайте, сестра, все, что вы мне рассказали, — это очень серьезно.
— Вы так считаете, сестра Марьянж?
— Я в этом уверена. Я думаю, что госпожа де Бовилье очень строго накажет нас, если ей станет известно, что мы знаем о новых обитателях монастыря…
— Господи! Вы меня пугаете!
— Полагаю, вам придется сделать над собой усилие и попридержать язычок…
— Да вы меня оскорбляете, милочка!
(Им зачастую случалось забывать, что они сестры, столь непрочны были их «родственные» чувства!)