Принцесса лилий (сборник)
Шрифт:
Таким образом наиважнейшее дело было изящно улажено и Жанна получила возможность добраться до дома.
В это время гостей, к радости Жаккетты, пригласили к столам.
На длинных дубовых столах, освещенных армией белых восковых свечей, важно расположившись на снежных скатертях, лежали все дары земель и морей щедрой Италии.
Безопасность гостей хранило «змеиное дерево» работы нюренбергских мастеров. (По поверьям, его присутствие на столе защищало пирующих от ядов.)
Жаккетте «змеиное дерево» показалось чудом из чудес: из позолоченного холмика поднимался вверх дивный цветок. В центре его серебряной чаши,
Это было прекрасное зрелище, но сама трапеза разочаровала Жаккетту до слез.
Мало того, что еды на столах могло бы быть и побольше, так еще стоящий за спиной слуга лез явно не в свое дело, накладывая те кушанья и в том количестве, что сам считал нужным.
На мнение госпожи Нарджис ему было откровенно начихать.
Жаккетте стало понятно, почему лица знатных дам печальные. Немудрено, при таких-то порядках!
А тут еще ко всему прочему выяснилось, что с соседями по столу надлежит вести вежливую беседу…
Это не поев-то как следует!!!
Окончательно потеряв робкую надежду на то, что жизнь начнет понемногу налаживаться, Жаккетта мрачно вооружилась вилкой и приступила к еде. Даже факт, что сосед слева говорил только по-итальянски, не утешил ее.
Коварная вилка была в заговоре со слугой и все норовила промахнуться мимо намеченного кусочка.
Сосед справа заметил страдания Жаккетты и мягко спросил:
– Не сочтите за дерзость, госпожа Нарджис, но, видимо, при дворах мусульманских владык вилка не в почете? А чем же там едят?
– Кинжалом! – отрезала обиженная на весь мир Жаккетта.
Жанна, хоть и сидела не рядом, услышала диалог и бросила на нее очень выразительный взгляд.
– Многие кушанья принято есть просто руками, – решила не злить госпожу Жаккетта. – А после еды руки омывают водой, в которую добавляют лепестки роз. Мой господин любил, чтобы ему воду подавали с ломтиками лимона.
– Безумно интересно! – с непонятным энтузиазмом воскликнул сосед справа. – Сколько народов – столько обычаев. Разрешите, милая госпожа Нарджис, если так можно выразиться, поставить вам руку.
У Жаккетты чуть не вырвалось категорическое: «Еще чего!» Но госпожа бдила, и пришлось терпеть приставалу.
Он завладел ее кулачком, сжимающим вилку, разжал его и вложил коварный инструмент заново. Затем, не выпуская ладони Жаккетты из своей руки, принялся показывать, как удобнее цеплять кусочки мяса и овощей.
Сидящие поблизости кавалеры посматривали на эту идиллию с плохо скрываемой завистью.
– Видите, как прекрасно пошло у нас дело? – обрадовался сосед справа. – У вас очень музыкальные руки, вы, наверное, прекрасно играете на восточных инструментах.
– К сожалению, нет, – вздохнула Жаккетта, печально глядя на недосягаемую пищу на тарелке.
Что толку, что галантный кавалер научил вилку правильно держать, поесть-то все равно не дает!
– Поскольку девушка, которая играет на арабской лютне, должна еще и петь, – объяснила она, сама поражаясь, откуда появились в ее голове такие правильные слова, – то меня играть и петь не учили. Я танцевала для Господина любовные танцы
В последних фразах, видимо, было что-то не так, потому что сидящие в пределах слышимости мужчины как-то заинтересованно замерли. Дамы же, наоборот, очень неодобрительно встрепенулись.
Кавалер Жаккетты тоже насторожился и даже ослабил захват ее правой руки.
Воспользовавшись моментом, Жаккетта решительно вонзила вилку в мясо и засунула долгожданную еду в рот, клянясь в душе проглотить этот кусочек, даже если черти его из зубов будут рвать.
Жанна с легким ужасом смотрела на выходки своей Нарджис.
– Вам нравилось это занятие? – осторожно спросил сосед справа.
– Это интереснее, чем ткать коврики, – безмятежно ответила неторопливо прожевавшая мясо Жаккетта.
Кавалер не нашелся что ответить, и Жаккетта получила возможность немного поесть.
Пока она ела, сосед справа немного пришел в себя и спросил:
– А вы видели, очаровательная госпожа Нарджис, местные состязания, именуемые багордо?
– Увы, я не видела, – печально вздохнула Жаккетта.
– Тогда льщу себя надеждой, что увижу вас и госпожу де Монпез'a завтра среди зрителей этого дивного зрелища.
Жаккетта улыбнулась.
Вечером того же дня посланник маркграфства Бранденбургского при папском дворе заносил в дневник впечатления дня:
«На вечере, данном господином и госпожой N, я имел удовольствие видеть дам, о которых столь много говорят теперь в здешнем обществе. Даже у самого черствого душой человека история бедствий в арабском плену отважной графини де Монпез'a не может не вызвать сострадания и восхищения ее мужеством. Не менее трогательна судьба госпожи Нарджис, которая сегодня впервые появилась на публике. Французское дитя, воспитанное в мусульманской стране и взращенное для утех шейха, превратилось в очаровательнейшую девушку, в которой пленительно соединились лучшие качества восточных и западных прелестниц. Грация госпожи Нарджис бесподобна и неподражаема. Лишь девушка, с детства воспитанная на Востоке, способна придавать своим движениям столько прелести. Лань, серна, газель – вот слова, которые сам выговаривает восхищенный язык. Манеры госпожи Нарджис просты и безыскусны, как и подобает отпрыску благородного рода. Даже мусульманский плен не смог затушевать в ней то, что дается чистой кровью. А воспитание, полученное в условиях, увы, далеких от надлежащих ей по происхождению, придало поведению госпожи Нарджис легкую пикантность и непередаваемое очарование. Она положительно обворожила римское общество. В число поклонников госпожи Нарджис записался и скромный автор этих строк!»
Глава X
Жанна тоже получила приглашение на багордо.
Но в отличие от Жаккетты она знала, что это такое.
Следующим днем они, конечно же, оказались в числе зрителей состязания. Там собрались практически все участники вчерашнего вечера.
Багордо проводилось за городом, слева от Апиевой дороги. Великолепным ориентиром, указывающим на место его проведения, была громада башни Цецилии Метеллы – толстая, круглая махина, украшенная лишь резным мраморным фризом и фигурными, словно ласточкин хвост, зубцами.