Принцесса-невеста
Шрифт:
– Не стоит ожидания, – сказал он.
Иниго стоял в углу хижины, наблюдая за ним, сдерживая дыхание.
– Вы разочарованы? – Доминго едва мог говорить.
– Я не говорю, что это мусор, понимаешь, – продолжил дворянин. – Но она точно не стоит пятисот золотых. Я дам тебе десять, пожалуй, столько она стоит.
– Нет! – воскликнул Доминго. – Она не стоит десяти. Даже одного. Вот. – И он рывком открыл ящик, где целый год в неприкосновенности лежал один
– Я возьму шпагу, – сказал дворянин. – Я не говорил, что не возьму её. Я лишь сказал, что заплачу столько, сколько она стоит.
Доминго резко обернулся, его глаза блестели.
– Вы придирались. Вы торговались. Речь шла об искусстве, а вы увидели лишь деньги. Вы могли взять в руки красоту, но видели только свой толстый кошелёк. Вы ничего не потеряли; у вас больше нет причин здесь оставаться. Прошу вас, уходите.
– Шпагу, – сказал аристократ.
– Шпага принадлежит моему сыну, – произнёс Доминго. – Я отдам её ему сейчас. Шпага навсегда будет принадлежать ему. До свидания.
– Ты – лишь смерд и глупец, я хочу своё оружие.
– Вы – враг искусства и я испытываю жалость к вашему невежеству, – сказал Доминго.
И это были его последние слова.
В этот момент дворянин убил его, без всякого предупреждения; взмах его шпаги, и сердце Доминго был разорвано на куски.
Иниго закричал. Он не мог в это поверить; этого не произошло. Он снова закричал. С его отцом всё было в порядке; скоро они будут пить чай. Он не мог перестать кричать.
Деревня услышала. У дверей уже было двадцать мужчин. Дворянин расталкивал их.
– Он атаковал меня. Видите? Он держит шпагу. Он атаковал меня, а я защищался. Теперь уйдите с моей дороги.
Это была ложь, конечно же, и все это знали. Но он был благородного происхождения, поэтому что им оставалось делать? Они разделились, и дворянин сел на лошадь.
– Трус!
Дворянин резко обернулся.
– Свинья!
Толпа снова разделилась.
Там стоял Иниго, держа шестипалую шпагу, повторяя свои слова:
– Трус. Свинья. Убийца.
– Кто-нибудь, позаботьтесь о мальчишке, пока он не перешёл границ, – велел аристократ толпе.
Иниго бросился вперёд и встал перед лошадью дворянина, перекрыв ему дорогу. Он поднял шестипалую шпагу двумя руками и крикнул:
– Я, Иниго Монтойя, вызываю тебя, трус, свинья, убийца, задница, глупец, на поединок.
– Уберите его с моего пути. Уведите ребёнка.
– Ребёнку десять, и он остаётся, – проговорил Иниго.
–
– Когда ты станешь умолять о пощаде, тогда я буду удовлетворён. Слезай с коня!
Дворянин спешился.
– Доставай шпагу.
Дворянин обнажил своё смертоносное оружие.
– Я посвящаю твою смерть своему отцу, – сказал Иниго. – Начинай.
Они начали.
Естественно, это был неравный поединок. Иниго был разоружён менее чем за минуту. Но первые пятнадцать секунд или около того дворянину пришлось непросто. В эти пятнадцать секунд ему на ум пришли странные мысли. Ведь даже в десятилетнем возрасте гений Иниго уже существовал.
Обезоруженный, Иниго стоял очень прямо. Он не произнёс ни слова, ни о чём не просил.
– Я не стану убивать тебя, – сказал аристократ. – Потому что у тебя есть талант и ты смел. Но тебе не хватает манер, и, если ты не будешь осторожен, это доведёт тебя до беды. Поэтому я помогу тебе в жизни, оставив тебе напоминание о том, что плохих манер надо остерегаться. – И его лезвие сверкнуло. Дважды.
И на лице Иниго показалась кровь. Два ручейка крови побежали от лба к подбородку, пересекая каждый свою щёку. Все наблюдавшие за этим знали: шрамы у мальчика останутся на всю жизнь.
Иниго не упал. Мир перед его глазами побелел, но он не разрешил себе опуститься на землю. Благородный господин вернул свою шпагу в ножны, вновь залез на коня и уехал.
И лишь тогда Иниго позволил темноте поглотить себя.
Очнувшись, он увидел перед собой лицо Йесте.
– Я был побеждён, – прошептал Иниго. – Я подвёл его.
Йесте мог сказать лишь «спи».
Иниго спал. Через день раны перестали кровоточить, а через неделю – болеть. Они похоронили Доминго, и в первый и последний раз Иниго покинул Арабеллу. С перебинтованным лицом он уехал в Мадрид в экипаже Йесте, где стал жить в его доме, слушаясь его указаний. Через месяц бинты сняли, но шрамы всё ещё были ярко-красными. В конце концов они немного смягчились, но так навсегда и остались главными чертами лица Иниго: огромные параллельные шрамы, по одному на каждой стороне лица, от виска до подбородка. Два года Йесте заботился о нём.
И затем одним утром Иниго исчез. Вместо него остались лишь три слова: «Мне надо учиться», – на прикреплённой к подушке записке.
Учиться? Учиться чему? Что такого существовало за пределами Мадрида, что ребёнок должен был выучить? Йесте пожал плечами и вздохнул. Это было за пределами его возможностей. Он больше не понимал детей. Всё менялось слишком быстро, и молодые теперь были другими. Вне его понимания, вне его понимания, жизнь была вне его понимания, мир был вне его понимания, назовите что угодно, это было вне его понимания. Он был толстяком, который ковал шпаги. Это он знал.